Струйка? Это ещё слабо сказано! Будет целые реки, и не только слюны: напрасно Салим не захватил с собой надушенных платков, потому что вдыхать аромат испражнений не слишком-то приятно.
Но Валлор, и в самом деле, работает, я чувствую. Точнее, перестаю чувствовать: пальцы ног и рук уже не слушаются меня, да и прочие мышцы расслабились донельзя, странно, как ещё не оплыли неудавшимся кухарке студнем. Глаза несколько вдохов беспомощно вращались, но всё же остановились, уткнувшись взглядом куда-то в пол, наискось. Славная, должно быть, картинка! А вот и слюна пошла: единственным, чем я ещё могу управлять, так это головой, но и то в основном только слушать и говорить. Сглатывать, например, не могу, потому что это уже по другой части.
– Всё? Можно начинать допрос?
Салим, оживлённый, по своему обыкновению.
– Как пожелаете.
Валлор, всё такой же бесстрастный. Не вижу никого из них, а жаль.
– Как создаются описания средоточений? Рассказывай!
– Как-как... Каком вверх.
Язык плохо слушается, но думаю, мой ответ оказался понятен всем. Салиму уж точно: живчик взвился, как укушенный.
– Что он говорит?!
– То, что Вы хотели услышать. Наверное.
Подозреваю, в этот миг Валлор снова улыбается. Тонко-тонко. Сочувствующе.
– Он должен отвечать на вопросы!
– Он отвечает. Возможно, Вы неправильно их задаёте.
По тени на полу понимаю, что надо мной кто-то склоняется.
– Какое сейчас время года?
А, это Валлор решил пошутить. Что ж, подыграю.
– Зима.
– Какой месяц?
– Око Аурин.
– Видите? Он вполне внятно отвечает на внятные вопросы. Попробуйте снова.
– Описания средоточений. С чего Вы начинаете, когда собираетесь их делать?
– Выпиваем по кувшину эля. Обычно. Если нет денег на что покрепче.
Кажется, Салим начинает рычать. Валлор ухмыляется:
– Вы снова допустили ту же ошибку. Спрашивайте чётко и прямо, по предмету.
– Как я могу спрашивать чётко и прямо, если не знаю, что такое это клятое средоточение! – Взрывается живчик, переходя на визг.
– Чем тогда я могу помочь?
– Он так и не будет отвечать?
– Он отвечает так же, как его спрашивают.
– Да что тогда в Вас толку?!
– Я ослабляю волю и устраняю сопротивление, но я не обязан решать Ваши проблемы вместо Вас.
– Верните деньги!
– Увы, не могу. И Вам не советую нарушать договорённость.
В голосе Валлора ленивой кошкой выгибает спину угроза.
– Да-да, конечно! – Салим идёт на попятный. – Конечно, Вы не можете, но тогда... Уничтожьте его рассудок! Сделайте из него слюнявого идиота!
– Куда уж больше-то...
Это точно: слюна течёт, не останавливаясь, и, наверное, я весь уже ею залит. То ещё зрелище, насколько могу представить.
– Он не должен остаться в здравом уме! Хоть это Вы можете?
– Могу, разумеется, но только с тем, кто никогда не сходил с ума.
– Как это?
– Не хотелось бы утомлять Вас пояснениями, тем более, многого Вы и не сможете понять... Говоря проще, можно сдвинуть с места рассудок, который стоял. Но если ум человека уже был когда-либо повреждён, он становится гибким, как тетива лука: сколько не натягивай, она всё равно вернётся обратно.
– Тетиву можно порвать!
– Да. Со временем. Но как раз его у Вас, кажется, и нет...
Одновременно со словами Валлора распахнулась дверь, и комната, судя по топоту, наполнилась людьми.
– Что здесь происходит? Какое право Вы имеете на проведение допроса? Взять его!
Шум, гам, всеобщее волнение, через которые пробивается пронзительный крик.
– Тэйлен!
Она шарит пальцами по моему телу, словно пытается что-то найти, тискает, гладит лицо, старается заглянуть мне в глаза, но это слишком трудно сделать. И слава Хаосу! Какой идиот пустил сюда Ливин?!
– Что с ним? Скажите, умоляю вас, он умер?!
Лучше бы умер, честное слово. Но Валлор не может и не хочет лгать:
– Нет, hevary. Он жив и довольно скоро будет в полном порядке. Насколько это возможно.
– Когда?
– Если Вы не будете мне мешать, скоро. Если будете... Можете и не дождаться.
– Да, конечно, делайте, что должно! Но Вы обещаете?
– Что?
– Он поправится?
– Будьте любезны увести эту женщину, кто-нибудь!
О, она и Валлора довела. Славная у меня будет жена... Если, конечно, ответит согласием.
Нить семнадцатая.
Мечтаешь любить?
Научись быть любимым,
Хоть самим собой.
Наверное, как только люди научились размышлять, они начали задумываться о связи души и тела, двух совершенно разных, но имеющих смысл только в сочетании вещей. Тело – предмет сугубо материальный, доступный во всех ощущениях: его можно увидеть, пощупать, лизнуть, куснуть и даже понюхать. Не говоря уже о том, что оное тело может так вам наподдать, что мало не покажется. С душой сложнее. Она, во-первых, невидима. Во-вторых, не имеет материального воплощения. В-третьих (вытекающих из вторых), вкуса у неё тоже нет, потому что пожевать и проглотить нечего. Да и пытаться уловить её аромат носом тоже бесполезно. В общем, штуковина получается странная: вроде почувствовать невозможно, но тем не менее, что-что, а наличие души определяется сразу. По живости тела. Потому что как только двое этих любовников расстаются друг с другом, жизнь прекращается. Правда, какое-то время тело ещё может создавать видимость живого (то бишь, тёплого и дышащего), но недвижного, как камень, предмета. Какое-то время... Недолгое, чего уж греха таить.
Так вот, с давних времён люди определили, что живут только благодаря мирному соседству двух разных вещей в одной и той же точке времени и пространства. Но если вещи не являются единым целым, их можно разделить, не так ли? Причём, разделить без особого ущерба для каждой из них. Если не усугублять, разумеется. Именно на этом предположении и основывалось искусство Заклинателей Хаоса вести допросы. Точнее, Заклинатели лишь готовят допрашиваемого для искомого действа, приводя в такое состояние, когда у него отсутствует возможность для сопротивления.
Что используют палачи в своём деле? Боль и её отражение в сознании жертвы. Но изначально порождается боль телесная, приходящая извне, и только долгим и скучным путём она достигает души, заставляя человека переживать страдания полнее и ярче, чем это происходит в действительности. Проще говоря, задействуется воображение. Поэтому, кстати, пытки далеко не всегда приводят к желаемому результату: если человек в достаточной мере владеет своими мыслями, он способен отделить боль телесную от душевной, и тогда даже самый искусный палач окажется бессилен. Но Заклинатели действуют иначе, заставляя испытывать боль и страх не только тело, но и душу. Конечно, им в немалой степени помогает укоренившееся в умах представление о всемогуществе Детей Хаоса. Кстати, имеющее под собой основание, но не об этом речь...
Когда жертва узнает, что предстоит встреча с Заклинателем, её охватывает ужас, впитанный ещё с материнским молоком и усугублённый бабушкиными сказками о чудовищах, способных в единый миг уничтожить целый город. Таким образом, ещё до начала допроса сознание человека оказывается расшатанным, ожидающим любого поворота событий, но, заметьте, поворота только к худшему. Как ни убеждай, как ни успокаивай, не поможет: допрашиваемый будет готовиться к чему-то ужасному и непонятному. И когда это «ужасное» начинает происходить... Приходит растерянность. Заклинатель не причиняет боли. Он лишь помогает той, что уже имеется, разрастись до огромных размеров. Помогает прорасти зерну Хаоса.
Достаточно малого: ослабить ниточки, связывающие тело и душу. Нарушить крепкие объятия, оставив касание лишь кончиками пальцев. Для того, кто никогда не расставался, угроза остаться в одиночестве – самая страшная. Страшнее даже смерти, потому что, умирая, мы всё же чувствуем, что умираем цельными, духовно и телесно. А Заклинатель доказывает, что может быть и иначе. Более того, когда опытный мастер ослабляет связь души с телом, он к тому же показывает, как тело начинает гибнуть. Но ведь связи не порваны окончательно, верно? И сосуд, стенки которого ещё помнят тёплую ласку вина, начинает умолять: вернись! Вернись, пока это возможно!.. Мало кто устоит перед отчаянными просьбами тела. Только тот, кто уже расставался с ним, да и то, вряд ли. Мне, к примеру, было страшно, хотя я совершенно точно знал: вернусь. Точнее, буду возвращён, что бы ни случилось.