- Какой "великолепной Варвары"? - порывисто спросил Артемьев.
- Да вы, Александр Петрович, разве не знаете... Варвару Александровну Каурову?
- Встречал! - ответил Артемьев и густо покраснел.
- То-то и есть... Я и говорю, что бы вышло... Мне нет дела до ее там конституции с мужем, когда он плавает, а она на берегу. Но знаю, что поклонников у "великолепной Варвары" всех чинов, от мичмана до вице-адмирала, много. И скотина Нельмин еще сам хвастал...
- Он лжет! И вообще лгут на нее! Она порядочная женщина! - перебил Артемьев.
- Да вы что кипятитесь, Александр Петрович. Я... И тому подобное... Вовсе и не думал что-нибудь. И очень уважаю человека, как вы, который бережет репутацию женщины... И тому подобное...
Алексей Иванович говорил растерянно и испуганно. Артемьеву стало жаль Алексея Ивановича.
И он сказал:
- Я уверен, что вы, Алексей Иванович, не станете чернить женщину без доказательств. Не такой же вы человек... Меня раздражил Нельмин... Скотина!..
- Отъявленная скотина!..
Капитан, конечно, уже не продолжал речи о "великолепной Варваре" ("Быть может, еще родственница!" - подумал Алексей Иванович, тоже ухаживавший за ней, хотя и безуспешно) и счел своим долгом порекомендовать своему старшему офицеру команду.
- Старательная и исправная. Слава богу, не ссоримся. Крейсер в должном порядке, и до сих пор, ничего себе, все было благополучно. И офицеры исправно служат. В кают-компании нет ссор. Ну, разумеется, на берегу покучивают, развлекаются и все подобное... Что тут делать!? Только об одном прошу вас, Александр Петрович! - прибавил капитан.
- Чего прикажете, Алексей Иванович?
- Подтяните вы мичмана Непобедного и еще некоторых... Уж я делал им выговоры, грозил отдать под суд. И... черт их знает!.. Видно, не очень-то боятся меня! - сконфуженно проговорил капитан.
- А чем вы ими недовольны, Алексей Иванович?..
- Раздражают и оскорбляют матросов... Жестоко бьют... И выдумывают новые наказания... И все подобное... Против закона... И вообще... воображают... Особенно мичман Непобедный... Хлыщ и нахал!..
- Слушаю-с...
И Артемьев поднялся.
- Не забудьте сейчас достать мундир и явиться к адмиралу и адмиральше. Может быть, узнаете, пошлют ли нас в отдельное плавание на Север... Адмирал собирался...
- Все-таки лучше, чем стоять в здешних дырах!
- Зато спокойнее... Я ведь привык к спокойным стоянкам, - краснея, промолвил капитан. - Обедать прошу ко мне, Александр Петрович.
И вдруг побежал к письменному столу и принес Артемьеву два письма: одно толстое, другое потоньше.
Алексей Иванович извинился, что чуть было не запамятовал порадовать Александра Петровича вестями с родины.
Письма были получены две недели тому назад с английскою почтой.
Артемьев взглянул на два конверта и, обрадованный, сунул их в карман и прошел в кают-компанию.
Он представился всем бывшим там: двум лейтенантам, механику, доктору и иеромонаху, обменялся рукопожатиями и приказал вестовому прежнего старшего офицера открыть сундуки и достать мундир, трехуголку, эполеты и саблю.
И пошел в свою просторную, светлую каюту читать письма.
Он сперва жадно проглотил небольшое душистое письмо, полное коротких, размашистых фраз, таких же волнующих, чувственно-кокетливых, какими была вся она, и полное восклицательных знаков, словно бы усиливающих силу первого увлечения "великолепной Варвары".
Она писала о последнем прощании, когда пожертвовала всем ради его любви, и надеялась, что жертва ее не забудется милым, безумно любимым. Только он заставил ее понять настоящую любовь и отвращение к мужу... И она обещала при первой же возможности приехать в Нагасаки... Она "переговорит обо всем с мужем", вымолит развод, и тогда...
Следовал ряд восклицательных знаков и подпись: "Твоя".
Потом Артемьев, еще не успокоившийся от волнения, стал читать большое, сдержанно-любящее, дружеское и умное письмо Софьи Николаевны.
Ни одного восклицательного знака. Ни одного упрека. Ни одного звука об ее отчаянии, любви и влюбленности.
В письме Софья Николаевна больше писала о детях и умела схватить и передать их характерные черты. Извещала, что дети здоровы, часто вспоминают и говорят об отце, описывала их обычную жизнь и затем сообщала о новостях общественного характера, о новой интересной книге.
В пост-скриптум Софья Николаевна сообщила, что в последний ее обычный вечер в опере она видела двоюродного брата Вики, только что вернувшегося из Японии с молодой, очень милой женой англичанкой, "обещали быть у меня", - да встретила в фойе Каурову, по обыкновению, элегантную, блестящую и очаровательную, и с ней Нельмина.
Кстати об этом несимпатичном карьеристе. Вики рассказывал, будто Нельмина назначают товарищем Берендеева. Это - как бы преддверие... Неужели Берендеев не раскусил этого интригана?..
Письмо жены Артемьев прочел с интересом, со спокойною радостью за близких и с каким-то невольным чувством виноватости и в то же время некоторой враждебности, именно потому, что он не мог не сознавать, какая его жена хорошая и чудная женщина.
Но, когда он прочитал пост-скриптум, это чувство враждебности и виноватости усилилось.
Артемьев снова схватил письмо "великолепной Варвары" и стал его перечитывать.
Каждая строка, казалось, дышавшая страстью, вызывала в нем и чары ее красоты и острое, жгучее, ревнивое чувство мужчины. И он приходил теперь в бешенство при мысли о Нельмине, которого встречал у Кауровой, и напрасно гнал он от себя мысль о том, что Каурова не могла быть чьей-нибудь любовницей кроме него.
К чему тогда это письмо?.. Это признание?
- Одежда готова, вашескобродие, - доложил вестовой, входя в каюту.
- Скажи на вахте, чтобы приготовили вельбот.
- Есть!
Через четверть часа Артемьев входил в адмиральскую каюту на броненосце и, к изумлению своему, увидал только одну адмиральшу.
XI
"Однако!?" - мысленно воскликнул Артемьев при виде "начальницы" эскадры Тихого океана.
И стал мрачнее.