"Куда это ты гнешь, ведьма? - подумал Артемьев и взглянул на нее совсем любезно улыбается теперь лягушечьими глазами. А все-таки скорей бы треснул брамсель, - и она бы ушла!" - неделикатно пожелал молодой человек, взволнованно ожидавший от адмиральши какой-нибудь любезной "пакости".
- Такие дружные, согласные пары ныне, к сожалению, редкость, продолжала адмиральша, по-видимому, оживившаяся матримониальной темой. - Не правда ли, Александр Петрович?
"Правда, что ты одна из отвратительнейших особ для пары! Вот это правда!" - хотелось бы сказать гостю, но вместо этого он, подавая реплику, уклончиво промолвил:
- Говорят...
- К несчастию, в этом "говорят" много правды... Или муж увлечется чужой женой... или жена - чужим мужем. Да еще, пожалуй, и каким-нибудь холостяком второй молодости в придачу, особенно если законный муж - большой философ... Никакого чувства долга... Никаких нравственных принципов... И куда мы придем!?
Но в эту минуту, щегольски одетый во все белое и в белых парусинных башмаках, молодой матрос, благообразный, чисто выбритый, с опрятными руками, видимо, с повадкой хорошо выдрессированного адмиральского вестового, остановился в нескольких шагах от адмиральши и, глядя на нее напряженными, слегка испуганными глазами, тихим и почтительным голосом доложил:
- Капитан просит позволения видеть ваше превосходительство!
- Проси!
И, обращаясь к Артемьеву, прибавила, любезно и конфиденциально понижая голос:
- A la bonne heure*! Сейчас увидите большого философа-мужа.
______________
* Отлично! (франц.).
- Да Князьков и не женат.
- Какой Князьков?.. Я говорю про милейшего Ивана Николаича... Вы знаете Каурова? Муж недавно перевел его командиром с "Верного" на "Олега", а Князькова на "Верный".
В вошедшем видном брюнете с красивыми крупными чертами моложавого, румяного и жизнерадостного лица, с пушистыми усами и окладистой черной бородой, решительно нельзя было увидать ни малейшей неловкости или затруднительности мужа "великолепной Варвары".
Он молодцевато и как-то приятно и легко нес свою крупную, полноватую фигуру в белом кителе, белых штанах и желтых башмаках, слегка почтительно наклонив коротко остриженную, крепко посаженную, круглую, черноволосую голову с жирным загорелым затылком.
Кауров крепко поцеловал руку адмиральши и с аффектацией почтительного подчиненного спросил:
- Как прикажете, ваше превосходительство... Будить адмирала?
- А что?
- Ученье... Адмирал хоть посмотрит.
- Какое в два часа?
- Минное, ваше превосходительство.
- Не беспокойте Пармена Степаныча. Делайте без него.
- Слушаю-с, ваше превосходительство!
Кауров с каким-то удовольствием и как-то "вкусно" сыпал "превосходительством".
Адмиральша указала на стоявшего Артемьева.
- Вот и новенький к нам. Знакомы?
Кауров так крепко пожал руку Артемьева и так ласково, добродушно и, казалось, чуть-чуть посмеиваясь глазами, улыбался всем лицом, что влюбленный любовник его жены невольно смутился и, казалось, готов был сейчас же извиниться перед мужем и просить, чтобы он на него не сердился. Он сам понимает, как обворожительна его жена.
- Молодой человек не хотел к нам... И на меня - ни малейшего внимания. Не удостоил подойти сам. Верно, расстроен. Хандрит... По семье, конечно, ядовито прибавила адмиральша.
Артемьев презрительно усмехнулся.
- Привыкнет, ваше превосходительство!.. Только немножко подтянуть себя... Нервы и стихнут, Александр Петрович... И я привык на положение соломенного вдовца... Вавочка обрадовала было осенью. Телеграфировала, что приедет... А на днях: "не приеду"... Ну что Вавочка? Она писала, что вы спасибо, голубчик! - навешали ее... Здорова? Не скучает?
- Здорова... Не скучает, кажется...
- И молодец Вавочка. Честь имею кланяться, ваше превосходительство!
И Кауров снова чмокнул руку адмиральши.
Поклонился и Артемьев, собираясь уходить.
- Так и не удостоите, молодой человек, чем-нибудь интересным из Петербурга? - с насмешливой усмешкой высокомерно спросила адмиральша.
- Ничего интересного нет, Елизавета Григорьевна... А петербургские и кронштадтские сплетни, вероятно, вам хорошо известны, гораздо лучше, чем мне.
Адмиральша едва кивнула и не протянула руки.
XII
Только что Артемьев вернулся на крейсер и стал переодеваться, как капитанский вестовой Максим, такой же добродушный, веселый и суетливый, как и капитан, уже просил старшего офицера пожаловать в капитанскую каюту.
- В большом они нетерпении, ваше вашескобродие!
Через несколько минут Артемьев был у капитана.
- Ну, садитесь и рассказывайте, Александр Петрович! Как принял адмирал и тому подобное? О чем так долго беседовали, если не секрет? Идем мы на Север и тому подобное? - полный любопытства, нетерпеливо и озабоченно спрашивал Алексей Иванович, то и дело вытирая капли пота с лысины.
- Адмирал никак не принял. Храпел.
- Любит всхрапнуть... Ха-ха-ха! От переутомления... Ха-ха-ха! Бык-быком! А Марфа Посадница?
- Форменная донна Стервоза!
Алексей Иванович захохотал, как ребенок, простодушно и заразительно. И глаза стали детскими.
- Это вы ловко окрестили, Александр Петрович... Именно донна Стервоза! Испанисто "задается"... И сама она, мол, донна и ее дядюшка... Удостоился видеть... Тоже вроде гранда Свинтусино-де-ла-Пройдоха.
Видимо довольный своим дешевым остроумием, Алексей Иванович сам же весело смеялся.
- Так что же адмиральша, Александр Петрович?
- Ну и рожа, Алексей Иваныч! Куда хуже сапога... Адмирал храпит, а она у балкона... таращит глаза... Хотел было удрать от нее... Не к ней же являться и прикладываться к ее свиным лапкам в кольцах!.. - раздраженно говорил Артемьев.
Капитан уже не хохотал. Он стал вдруг серьезен.
- Так-таки и не явились к адмиральше?.. И тому подобное?..
- Сама позвала.
- И не подошли к руке, Александр Петрович?.. - спрашивал Алексей Иванович, взглядывая на старшего офицера сконфуженными и в то же время испуганно-укоризненными глазами.
- Не подошел... Пожал руку... Да чего вы волнуетесь, Алексей Иваныч?