В батискафе стоял мрак. Лишь слабый свет от панели управления освещал грузную фигуру Герхардта, сидящего в кресле пилота. Его тяжелый взгляд был сосредоточен на лобовом иллюминаторе, огромные руки охватывали штурвал, изредка напрягаясь, чтобы подправить курс. Несмотря на то, что за стеклом в толщу воды врезался луч прожектора, оттуда в ответ не было ни единого проблеска, словно батискаф находился в космосе. Не имея никаких ориентиров, Герхардт прокладывал путь с помощью локатора.
От работы электроники внутри нарастала духота. Вентиляторы и кулеры жужжали на полную мощность, гоняя теплый воздух по всей гондоле; фреоновый охладитель мерно посапывал над головой. Но духота все же нарастала. Герхардт расстегнул верхнюю пуговицу на спецовке, затем еще одну и, опустив руку обратно на штурвал, вдруг тихо проговорил:
- Проклятые русские!
На индикаторе глубиномера стрелка перескочила за 10 тысяч метров. Герхардт, все так же, не отрываясь от иллюминатора, взял микрофон интеркома и сообщил об этом на базу. В ответ раздалось стандартное: "Принято", и связь на этом прекратилась. Пилот, следуя уставу, перевел рули погружения в ноль и направил батискаф вдоль океанического дна.
В нижней части иллюминатора появились первые проблески. Это были вершины многочисленных скал, которыми было усеяно практически все дно. Попадая под луч прожектора, они возникали, словно из пустоты; неожиданно и опасно близко. Любой другой пилот непременно поднялся бы на несколько метров вверх, чтобы избежать столкновения. Но Герхардт знал эту "тропу" как свои пять пальцев. Он следовал по ней, веря не столько глазам и локатору, сколько собственной памяти...
Шла минута за минутой, на экране радара все чаще возникали зеленые точки, обозначающие маяки. Как вдруг интерком загудел во второй раз:
- Шестой - базе. Я у отметки "9 тысяч". Угнанный батискаф на радаре не замечаю. Подниматься дальше?
- Никак нет, - ответили с базы. - Возвращайся назад.
- Принял.
Динамики замолкли, и вновь в ушах Герхардта зажужжали вентиляторы.
"Вряд ли Михаэль собрался на поверхность, - подумал он. - Причин остаться у него гораздо больше..."
Метр за метром пилот продвигался все дальше в глубоководный океан. Он плыл по прямой, не совершая никаких маневров. Легкая скука вновь повергла его в раздумья, и густые брови пилота опустились под этой тяжестью к глазам. Чем больше немец думал о своем товарище, тем сильнее была его тревога. Все, что происходило сейчас на дне, едва ли не казалось ему кошмаром. Безмятежное молчание на всех радиочастотах его угнетало; он не понимал, почему интерком молчит, а не разрывается от мата... С каждой секундой, что для других была лишь мгновением, он чувствовал, как приближается к печальному финалу. Если только он уже не наступил.
Динамик интеркома вновь развеял мысли пилота.
- База! - кричал кто-то. - Это восьмой! Я возвращаюсь! Срочно!.. Я видел движение в тридцати метрах впереди! Кажется, там целая стая!
"Началось", - подумал немец, едва не вскочив.
- Включай огни по всем бортам! - ответили с базы. - Двигайся к 52-ой платформе, мы включим там свет.
Пилот на несколько секунд заглушил свои двигатели. Замерев и затаив дыхание, он вслушался в звуки за бортом. На глубине 10 тысяч метров под водой любой слабый звук распространяется на многие километры во все стороны. Услышать, как разрушается батискаф, было проще простого. Надо ли говорить, что Герхардт всеми молитвами просил Всевышнего избавить восьмого от такой участи?
"52-ая платформа, - думал он, прикидывая расстояние. - Хорошее решение. Если он движется с востока, то попадет в этот квадрат достаточно быстро".
Секунду за секундой он держал руку на рычаге запуска, не решаясь его повернуть. Среди многочисленных шумов, которыми было наполнено подводное пространство, выбивалось гудение двигателей, но где какой работал, определить было сложно. Сквозь обшивку лилась целая симфония природных звуков: токи воды, голоса китов с малых глубин, стук каких-то камней - все это аккумулировалось здесь на дне, словно в центре слуховой воронки. Герхардт поймал себя на мысли, что никогда так усердно не вслушивался в истинный шум океана. Но тут же тряхнул головой.
Динамик интеркома сообщил, что восьмой достиг платформы без происшествий. Пилот облегченно вздохнул, и дернул запуск. Устремив взгляд в лобовой иллюминатор, он продолжил путь и вместе с тем снова провалился в свои мысли...
Ему вспомнилось, как когда-то давно Михаэль расхаживал по докам, где были причалены батискафы, и спрашивал что-то про буровую установку. Сколько плыть до нее по дну, как быстрее добраться и как при этом остаться целым. Забавно, что тогда он был почитаемым сотрудником и еще не ввязывался в конфликты с директорией экспедиции. "Ну ты хитрец, - подумал Герхардт. - Вынашивал этот план уже несколько месяцев! Не боясь подозрений и ареста..." Тут же немец осознал, что ни то, ни другое не сыграло бы роли в планах ученого. Михаэль умел мастерски вести дискуссии и уговаривать начальство изменить свое решение относительно чего-либо. Однако, как ни печально, он так же мастерски мог и ухудшить отношение к себе, что и произошло. Конфликт интересов на базе начался несколько недель назад и разросся чуть ли не в один день... Стоит отметить, что Герхардт из дружеской солидарности сразу встал на сторону своего русского товарища. Однако это ему не помогло. Михаэль, а точнее Михаил Васильевич, к тому моменту уже серьезно испортил свою репутацию.
"Буровая установка, - думал Герхардт. - На кой черт она сдалась тебе?!" В начале экспедиции Михаил был одним из тех энтузиастов, что ночами не спали и работали над ее проектом, стремясь как можно быстрее поставить. Но сейчас ученый кардинально поменял свою точку зрения. И при этом никто не знал, что он хотел с ней совершить. Отключить? Уничтожить? "Это явно как-то связано с этими тварями", - подумал пилот.