Вдруг я вспомнил, что в последней войне Логан служил на противолодочном судне-ловушке.
— Ты не знаешь, как работает эта штуковина? — спросил я.
Он окинул меня быстрым взглядом и нахмурился.
— Я чувствую, что мне следовало бы это знать, — неторопливо ответил он, — а не знаю.
Он покачал головой. Он вроде бы даже не выказал особого интереса. Значит, надо мне самому учиться. Я смотрел, как снимают ствол, видел, как открывается и закрывается казенник, как с помощью ручной наводки меняется дистанция стрельбы, но я по-прежнему не понимал, как же производится выстрел. И все же, не сумев узнать, как работает орудие, я тем не менее почерпнул кое-что из разговоров возившихся с ним матросов.
«У-47», здорово пострадавшую в результате тарана, подлатали, и она предстоящей ночью отправлялась в Германию через Ирландское море и Гебриды. Наша база могла лишь обеспечивать лодки боеприпасами и провиантом и производить несложный ремонт. «У-47» была до того побита, что механики посчитали необходимым сделать капитальный ремонт, дабы она вновь была по-настоящему мореходной. И вот, подлатанная, насколько это было возможно в условиях базы, она должна была попытаться дойти до Киля, где находилась старая германская судоверфь. Видимо, ей это удалось, так как впоследствии я слышал, что она была потоплена в южной Атлантике. Таким образом, на базе оставалось всего четыре лодки, в том числе «У-34», на которой привезли нас. Она опять была готова к выходу в море. В ту ночь, судя по всему, ожидалось прибытие еще двух лодок. Получался целый подводный флот из шести боевых единиц, если, конечно, «У-21» тоже будет готова вовремя. Перспектива выходила не из приятных. Если им удастся уйти с базы, это будет означать гибель всех четырех линкоров атлантической эскадры и, возможно, нескольких кораблей средиземноморской эскадры.
Тут вдруг раздался неожиданный крик «Wache!». Двое наших охранников растерянно переглянулись, возившиеся с пушкой приостановили работу и прислушались. По галереям эхом перекатывался топот тяжелых ботинок. Матросы бежали, к ним присоединялись другие. Хлопали двери. Крик повторился. По галереям разнесся звон колокола.
— Боевая тревога! — воскликнул один из механиков у орудия.
— Это значит: «по местам стоять»,— добавил другой.
Они побежали по причалу и скрылись в галерее. Один из наших охранников последовал за ними. Другой заколебался и что-то крикнул, указывая на нас. Он остался, а второй стремглав побежал узнавать, что случилось.
Такая возможность предоставляется раз в жизни. Я посмотрел на Логана, но он, казалось, совершенно не осознавал происходящего и не понимал, что случилось нечто необычное. Наш конвоир больше смотрел в конец галереи, чем на нас, ловя звуки, доносившиеся сверху. Он пытался понять, в чем дело. Я услышал стук винтовочных прикладов о камень и отрывистые командные крики. Эхо повторяло непрерывный топот ног. Я бросил взгляд на караульного, он по-прежнему смотрел в конец галереи. Я стал незаметно подвигаться бочком к сходням, ведущим на палубу лодки, и уже почти добрался до них, когда он уголком глаза заметил мое движение и тут же направил на меня револьвер.
— Ни с места!
Случайно ли Логан оказался у него за спиной? Какое-то мгновение мне казалось, что сейчас он оглушит охранника. Но тут мое внимание привлек звук марширующих шагов в галерее. Колонной по два к доку вышел рядовой и старшинский состав подлодки. Команды остальных лодок маршем направлялись к другим докам. Охранник расслабился. Возможность была упущена.
Матросы и старшины были при полной выкладке и под командой своих офицеров. Это был экипаж «У-21». Видимо, по тревоге каждый моряк должен ждать с оружием у своего помещения. Затем их строем ведут к доку, в котором стоит их лодка, и там они ждут указаний. По десять человек от каждой лодки придаются для усиления базовой охране. Эти по тревоге сразу являются в караулку. Их задача — защищать базу, пока не уйдет последняя, лодка. После их ухода — а на это может потребоваться несколько часов из-за необходимости дожидаться прилива, который затопил бы все доки,— они должны уничтожить базу и все лодки, которые были не в состоянии ее покинуть. Тогда, и только тогда, им разрешается сдаваться. Шансы остаться в живых после взрыва нескольких сотен тонн боеприпасов и огромного количества горючего, разумеется, невелики.
Меня удивляло, зачем на подземной базе такого типа нужна схема защиты в случае опасности. В сущности, подвергнуться нападению с моря база никак не могла — можно было только обстрелять из орудий утесы над подводным гротом. Вероятно, корабли могли обнаружить и потопить подлодки после их выхода с базы, однако лодки соединялись с бочкой тяглового устройства автосцепкой и могли отцепляться, не всплывая на поверхность. Мудреные манипуляции на поверхности требовались лишь при заходе на базу. К тому же существовал наблюдательный пункт, на который можно было попасть с верхней галереи. Он находился по соседству с нашей камерой. Командиров подлодок, готовых к отплытию, оповещали о любом плавсредстве, находящемся поблизости.
Стало быть, они опасались нападения с суши. А если на базу можно было как-то проникнуть с суши, значит, точно так же с нее можно и выбраться. При этой мысли я весь затрепетал, меня охватила надежда. Но неожиданная вспышка ликования почти тут же сменилась безысходным отчаянием: ведь у меня не было никакой возможности отыскать этот запасный выход, не говоря уж о том, чтобы бежать через него.
Вернулся наш второй охранник, и я спустился с небес на землю.
— Нам велено отвести их в камеру,— сказал он. Он раскраснелся от бега, речь была отрывистой.
— Что стряслось? — спросил тот, который оставался с нами.
— Не знаю... пока ничего не известно. Несколько минут назад в караулке прозвенел звонок тревоги. Восьмерых послали узнать, в чем дело. Нам надо запереть этих двоих в камере и явиться в караулку. Охрана усилена, все стоят по местам.
Нам велели отправляться в камеры. Причал опустел, команда лодки заняла свои посты. Прилив был высокий, я слышал, как бурлит вода, заполняя док. Командир с первым помощником стояли на мостике. К выходу в море лодка была не готова, но немцы предпочитали рискнуть и вывести ее, а не оставлять тут на погибель. Это был своего рода гордый жест. Пока мы шли по галерее и взбирались по пандусу на второй этаж, двое охранников продолжали переговариваться:
— На нас напали?
— Не знаю.
— Кто объявил тревогу и какие приняты меры?
— Пока неизвестно: выслали разведгруппу.
— Может, учебная тревога?
— Может...
— А что делать, если на нас напали?
— Почем мне знать, я же не коммодор Тепе.
— А вот я знаю: мы взорвем отходные штольни и попадем в ловушку, как крысы. Мы просто моряки, не подводники. А выбраться отсюда можно только на подлодке, да и то шансов почти нет.
Тут меня втолкнули в камеру и заперли дверь на ключ. Охранники, громко топая, вошли в караулку напротив нашей камеры. И вдруг на базу снизошла неземная тишина. Так тихо тут еще никогда не было. Остановились все механизмы, даже динамо-машины. Я почувствовал разочарование и безысходность. Случилось что-то небывалое, нечто такое, что могло коренным образом изменить нашу судьбу. А мы сидели в клетке и не имели никакой возможности узнать, что же происходит. Я чувствовал полный упадок сил. Я бросил взгляд на Логана, мирно сидевшего на своей койке. Он тоже прислушивался. Почувствовав, что я смотрю на него, он поднял глаза.
— Что происходит? — спросил он.
Я ответил, что не знаю. Я принялся было ходить по камере, но она была до того мала, что я в конце концов снова уселся на койку. Мы сидели и прислушивались к тишине. Минуло четверть часа.
В голову полезла всякая всячина. Где-то за базой находятся подземные выработки. Возможно, в этот самый миг охрана ведет бой, а подлодки выскальзывают с базы? Выходить в море они могли и днем, не только ночью. Сколько времени нужно, чтобы все они покинули базу? Пять лодок и баржа — на это может уйти часа три-четыре. А что потом? Может, они взорвут базу? Тишина и вынужденное безделье начинали действовать мне на нервы.