— Я не собираюсь обсуждать здесь мои отношения с Гумой! – воскликнула Ливия.
— Да тут и обсуждать нечего, — махнул рукой Феликс. — И так ясно, что скрывается за его непомерной гордыней: он любит себя, а не тебя! Если бы это было не так, то он бы не стал обвинять тебя, а достал бы деньги из-под земли и вернул их мне! Но ему проще жить за твой счёт и при этом делать вид, будто я его незаслуженно оскорбил.
— Вы действительно повели себя подло, сеньор Феликс, — заявила Ливия. – И я больше ничего от вас не приму. Ни денег, ни работы! Я увольняюсь! В следующий раз я приду к вам только затем, чтобы вернуть долг!
— Что ж, я удовлетворю твою просьбу об увольнении, — сказал Феликс. – А деньги потребую с твоего рыбачка, упрямая ослица!
Он блестяще справился со своей ролью, и теперь настал черёд Алешандре.
— Я не позволю тебе оскорблять Ливию! – гневно произнёс тот свою первую реплику. — Ни тебе, ни кому-либо другому!
— Что кому позволить, решаю я. И не повышай на меня голос! — ловко подыграл ему Феликс.
— Нет, ты вёл себя по-хамски и должен попросить прощения у Ливии, — продолжил в том же тоне Алешандре. – И об увольнении не может быть и речи. Ливия погорячилась…
— Не надо меня защищать, Алешандре, — сказала Ливия. – После всего, что тут произошло, я не смогу работать на фабрике. Прощай. Спасибо тебе за поддержку. Я ухожу!
— Нет, в этом доме ты моя гостья, не уходи! – всерьёз испугался Алешандре, и попытаться удержать её, а Феликс, продолжая играть свою роль, снова подлил масла в огонь:
— Пусть уходит. Она тебе не пора, Алешандре. Ты всё для неё сделал, окружил заботой, осыпал подарками. Ты из кожи вон лез ради девки…
— Полегче! – угрожающе воскликнул Алешандре, сжав кулаки, но Феликс не унимался:
— А как я могу её называть, если она сбежала к рыбаку, к оборванцу?! И ты всё ещё бегаешь за ней? Где твоя гордость?
Ливии, наконец, удалось оттолкнуть Алешандре, преграждавшего ей дорогу. Она выбежала за дверь, и Алешандре тотчас же последовал за ней, громко крикнув отцу:
— У меня нет гордости, у меня есть любовь! Тебе этого не понять!
Догнав Ливию, он решительно отмежевался от отца, попросив у неё прощения за грубость Феликса. И Ливия приняла его слова за чистую монету.
— Довольно, Алекс, я не хочу, чтобы вы из-за меня ссорились, — сказала она. — Я ухожу из вашего дома и с фабрики навсегда. Но ты не беспокойся, дело вовсе не в тебе. Наша дружба продолжается. А с Феликсом я расстаюсь. Найду работу и отдам ему всё до последнего сентаво!
— Ладно, ты об этом сейчас не думай, — сказал Алешандре. — Давай я отвезу тебя домой.
Он проводил Ливию до самой её комнаты и пообещал заехать к ней вечером. А потом спустился вниз и поговорил с Эсмералдой, которая уже отбыла свой срок у Рикардины и вернулась домой.
— Я сделал всё, что от меня зависело, — сказал он. — Теперь и ты должна включиться в дело. Я возьму на себя Ливию, а ты вбивай клинья под рыбака. Понятно?
— Я готова, — ответила Эсмеральда, — но держи Ливию подальше от Гумы. Главное – выключи её из игры, и пусть море высохнет до дна, если я не окручу Гуму! Он влюблён в меня, только сам об этом не знает.
Оставшись одна, Ливия выплакалась и села за компьютер, надеясь найти для себя работу через Интернет, однако ничего не нашла я снова заплакала. Оставаться в одиночестве ей было невмоготу, и она решилась поехать к тётушке Леонтине, чтобы рассказать о своём горе. Присутствие там Августы Ливию в тот момент уже не смущало. Пусть злорадствует, пусть хоть сто раз повторяет, что она предвидела, чем может закончиться роман с рыбаком, — теперь это не имеет никакого значения!
Ливия уже собиралась выходить, когда в дверь постучал Алешандре. Он вызвался отвезти её к Леонтине, и Эсмералда, увидев их выходящими из дома вдвоём, не преминула сообщить рыбакам, попивавшим пиво в «Звёздном маяке»:
— Видели? Он повёз её в мотель! Скажите Гуме, пусть не слишком убивается. Его подружка быстро утешилась с сыном префекта. Ей надоели комары и духота нижнего города. Надо полагать, Алешандре отвезёт её в хороший мотель, туда, где есть кондиционер.
Эсмералда надеялась, что кто-нибудь из рыбаков обязательно передаст её слова Гуме, и она не ошиблась. Слух о мотеле, в котором якобы кто-то видел Ливию и Алешандре, докатился до Гумы в тот же вечер.
— Это означает, что она никогда меня и не любила, — мрачно заключил Гума. – Она лгала мне во всём! Притворялась, морочила мне голову, а сама мечтала о сыне префекта.
Рита пыталась внушить ему, что он должен спокойно объясниться с Ливией и не верить грязным слухам, а Шику придерживался прямо противоположного мнения: