А ведь в Храме, что тонул вместе со своими врагами, действительно могло не быть никого. Тьме нужны не храмы.
— У тебя нет воли… — процедил, плюясь дождём и ошмётками грязи, Сурт, от которого на поверхности оставалась одна голова. — У тебя только безволие. Ты — ничто, и остальных пытаешься с собой сравнять…
Потом Сурт погрузился и полностью. Объятый холодным, почти как снег. илом со всех сторон, он остался в одиночестве, ведь раньше он видел и слышал крики своих, а теперь — ничего, будто всю вселенную рассоздали обратно, и только о нём забыли — слишком велика была его воля быть. Но без возможности двинуться, сказать что-то или даже вдохнуть воля ничего не стоила. Сурт, как и все те дураки, которых он ненавидел, начал превращаться в едва ли разумное животное, которое хочет только жизни и победы, и ничего более правильного. Даже холод снаружи отступал из-за огня удушья внутри — до тех пор, как по трахее не двинулась всасываемая в лёгкие склизская масса.
Без кобников дождь прекратился резко, словно закрыли канал, сливающийся с облаков. Земля замерла и начала разглаживаться. Пузырьков сначала стало чуть больше, а потом они прекратились, и только верхушка Храма осталась чернеть среди бурой жижи общей могилой всем гордецам, решившим, что воля никчёмного создания, раба госпожи и куклы у нежно любящей матери, может что-нибудь значить.
Впрочем, Тёмные сами творят мир своей волей, в том числе и богов.
Эпилог
Сурт говорил о себе так, как будто он вечен, и думал всегда как кобник — будто бы всемогущ. Смерть отца показала Зорату обратное. Даже подмога Тагириона не помогла Сурту пересилить тот разросшийся культ, который организовала Тьма. Выходит, мало одного желания для победы? Мало думать о выигрыше, чтобы его получить? Мало просто быть частью Вселенной, чтобы иметь доступ к целому? И почему отец ненавидел Тьму, почему Тьма ненавидела всех, кто в неё не включён — разве мать ненавидит своих детей, даже когда они становятся взрослыми и самостоятельными? И — в особенности — почему мать будет нелюбить разумных детей, отдавая предпочтение глупым и несамостоятельным?.. Тьма не желает воспитывать равных себе детей, и тем более тех, кто продолжит её дело и превзойдёт её. Создательница творит рабов, собственная воля не нужна инструменту. Зорат не понимал этого, а Тьма и не желала, чтобы её понимали, в отличии от Сурта. Тьма требовала только любви и поклонения, что Сурт не требовал. Но Тьма выжила, а Сурт помер, значит, по всей логике Тёмных правы Воплощения.
Если только не принять во внимания, что Сурт сам не слушал тех советов, что давал сыну. Он думал о Тьме как о враге — она стала врагом. Сын твёрдо решил попробовать по-иному. Если нельзя изменить окружающий мир, можно изменить себя. Чтобы изменить Тьму — надо стать ей.
Зорат прилетел к Арме, когда она восстанавливала кладбище подле почти погружённого в землю Храма. Уже начинался дождливый сезон, и побитые листья непривычно низких и раскидистых деревьев прели на влажной почве, но сейчас осадки не шли не переставая, только однотонное покрывало облаков покрыло всё небо, отделяя мир от космоса. Чёрная драконесса, что стояла между камней и деревьев, мало отличалась от них в своей неподвижности. Зорат поклонился:
— Я готов умереть, чтобы во мне не осталось ничего, кроме Тьмы.
— Здесь нет твоей могилы, Зорат Сурт, — Арма, не поворачиваясь к мальчику, обвела хвостом ряды надгробных камней. — Ты сын мятежника, посмевшего поднять лапу на то, что он победить не в состоянии. Я не предвидела тебя Воплощением, и тебе мной не стать.
— Моя могила вот здесь, — Зорат показал рукой на надгробие, где вместо имени было вибито лишь обзывательство: «Дурак». Так назвала его Намму ещё в день высадки на берег Нашара. Арма с удивлением обернулась к юноше:
— Ты полон смирения и действительно готов отказаться не только от своей воли, но от своего разума, отравленного отцовской гордыней. Радуйся, ты умрёшь по своей просьбе. Тьма родит себя на твоём месте. Спускайся.
Зорат равнодушно спрыгнул в свежеразрытую яму и сел, доставая рогами до поверхности. Неотличимые друг от друга темношёрстые драконы стали его закапывать. Драконёнок мог бы улететь в любой момент, если бы пожелал, но желаний у него не было. Отец научил сына не думать о них, а смерть отца разучила думать, поэтому Зоратом больше ничто не двигало — помирать в нему было нечему, так хотя бы родится Вечность, и слова Сурта перестанут быть обманом. Впрочем, их Зорат уже не помнил, только слушал свой погребальный хор: