Но у меня есть некоторые знания двадцать первого века, до которых местная цивилизация, по идее, нескоро должна добраться. Есть место и время для опытов. Видимо, не зря в прошлой жизни я выбрал своей специальностью именно биологию… Только учиться надо было лучше. Вот как так вышло, что мои невозможные способности здесь связаны именно с ней? Это совпадение или закономерность? Кто ж подскажет… Да и неважно. Главное — их раскрыть… Хотя бы в какой-то степени.
— У меня тут почти ничего нет. Все пропало в пути, — решил не скромничать я. — Поэтому от небольшого жа-ло-вания тоже не откажусь. Зимой лес бывает суровым.
Ленин тоже погрузился в раздумья — глинтвейн и пляска огня в камине расположили к этому. И лишь рассеянно покивал, словно оно само собой разумелось. Вот и славно. Пока в деньгах я не нуждался, но источник дохода лишним точно не будет.
Лицо колдуна, на котором играли блики пламени, разгладилось и казалось умиротворенным. Мне удалось заронить в него мысль, что с дочерью все будет хорошо. Еще бы самому теперь поверить…
Уходил я в слегка расстроенных чувствах. Да, актуальная договоренность достигнута… Если что, защитой обзавелся, колдун вступится — ведь лично заинтересован. Но когда сдвину фигуру на доске, назад уже не отыграть. А с шахматами у меня всегда было не очень. Если закинуть катализатор, реакция не остановится, пока не исчерпается запас веществ. Пока ведь так неплохо складывается! И я своими руками завтра разрушу это хрупкое благополучие, к которому стремился с первых дней обитания в чужом теле. Впрочем, вечно длиться оно все равно не может… Если даже моя членистоногая спутница не попадется никому на глаза, то экосистему истощит максимум за пару лет. Потом придется устраивать хищнице миграцию. А куда?..
Опьянения — ни в одном глазу, хотя выпил вина не так уж мало. Лишь приятная расслабленность — которая исчезла тут же, как шагнул через порог трактира. Прошествовал по скрипучей лестнице наверх, скинул куртку, штаны и сорочку. Хлипкая койка хрустнула, когда я плюхнулся на нее с размаху. Спать не хотелось, но я фактически заставил себя. Иначе всю ночь бы мучился сомнениями и предчувствиями. К черту. Утро вечера мудренее, как гласят народные сказки.
Правда, утром переживания ничуть не утихли. Наоборот, стало только хуже. Проснулся от собственного стона. Опять приснилось, что меня вытащили из сырой ямы и волокут в шатер на прием к умелице Ниольтари. И снова отблески на лицах, на матерчатых стенах — но уже не теплые и уютные, а злобные, жалящие и беспощадные. И едкий, удушливый, сладковатый запах трав… Даже вычурное имя этой стервы навсегда запомнилось… Что уж говорить об ощущениях. И о жуткой беспомощности — вперемешку с неотвязным страхом и полнейшим отчаянием.
Когда проснулся, кончики пальцев еще свербели фантомной болью. Встал спозаранку, раньше некуда — не в постели же валяться после таких сладких грез. Ох, не к добру они! Надо же, сколько по лесам шлялся — и никакие эльфы во снах не являлись. Видимо, кошмаров хватало и наяву. А тут — поселился в городе, не скрываюсь, несколько расслабился — вот и догнало, видимо.
Поплескал на лицо из таза и, пока решимость меня не оставила, спустился в зал. Там пока было пусто, только завтракал чернявый паренек — по-моему, подмастерье гончара. Я велел тетке-служанке тщательно протереть мой стол, а потом послал ее за писарем из ратуши. Тот владел и языком «средней земли», а Влодзимир обещал оплатить его работу. Подавальщица возражать не стала: хозяин наказал ей выполнять мои просьбы. Любые, как он выразился. Не знаю уж, что подразумевалось, но услуги курьера явно входили в список.
Через час на столе высились две кружки «жигуля», чернильница с пером и стопка листов. Писчий материал закупили самый дешевый — что-то вроде льняной бумаги, делали ее из поношенного тряпья. Все равно влетело в копеечку. На этот счет я, впрочем, не переживал: раскошелился все тот же Ленин. Лишь бы из зарплаты не вычел.
Буквы ложились на лист корявыми строками, потому что писарю я этого поручить не мог. Привлек его скорее в качестве советника. Впрочем, после пятой кляксы, начисто испортившей страницу, махнул рукой и решил, что не настолько конфиденциальны эти послания. Лучше довериться профессионалу и рассчитывать на его порядочность. Да если и разболтает — не страшно. Может, огласка даже на пользу пойдет. Трудно прогнозировать. Хотя некоторые факты афишировать точно нельзя, а завуалировать не получится…
Я сочинял письмо турецкому султану… в смысле, эльфийскому владыке. Ну, на самом деле, гипотетическим адресатом был кто-то из приближенных к нему. Хотя устроил бы и любой длинноухий с допуском к информации о гимори, встреченном близ Торлопа. Все-таки есть основания считать, что этот инцидент сохранялся в тайне — слишком уж немыслимое святотатство тогда вскрылось.
В итоге нашел компромиссный вариант: сделать нечто вроде бланков. Писарь создавал основу, оставляя в нужных местах пробелы, а я их заполнял. Так и щекотливые моменты обходил, и моя орфографическая каторга облегчалась в разы.
Впрочем, корпеть пришлось все равно долго и упорно. Уже и народ на обед подтянулся, а я все выводил малознакомые слова, пытаясь не запутаться в падежах и временах. Да что там — хорошо бы просто в буквах ошибиться по минимуму, чтобы общий смысл не сильно исказился. С местным алфавитом случайно переврать слово — раз плюнуть… Учитывая, что гласные пишутся через раз. Хотелось произвести впечатление мало-мальски образованного… полутролля, а не голозадого дикаря прямиком из пещеры. Пусть я и отдавал себе отчет, что вряд ли удастся пустить пыль в глаза — не с моими грамотностью и словарным запасом. Впрочем, проблему с последним частично решали консультации у писаря. Я банально допытывался у него, как выразиться покрасивее в том или ином случае.
Текст в окончательной редакции вышел таким: «Передать более главному эльфу, которого встретите. Внимайте, эльфы! Пишет вам собрат, которого вы несправедливо обзывали подручным чернокнижника. И любезно принимали у себя в полевом лагере. Помнится, вы тогда выспрашивали меня о том, кто создал известного вам гимори. К обоюдному прискорбию, я не мог ответить, несмотря на всю вашу настойчивость. Потому что попросту этого не знал. Но сейчас я готов кое-что заявить. Мои строки раздерут ваши домыслы в клочья».
Написал бы «взорвут», но выяснилось, что моему помощнику такое понятие незнакомо. Ну и ладно, все равно здесь никто бы не понял игру слов. А вышло бы круто!
«Удалось выяснить, что к этому причастны эльфы. Не такие, как я — а такие, как вы. Те, кого вы столь упорно искали, затаились среди вас! Они сотворили большое зло. Я помогу вам их найти. Найти и казнить. Как отыскать меня — вам расскажут, но прошу, оставьте свои непотребные замашки! Будьте вежливы, и вновь обретенный собрат к вам потянется. Чаще мойте руки, чихайте в платок, любите природу, мать вашу».
Не удержавшись, дописал: «Миру — мир!» На здешнем «славянском» это звучало не так лаконично и чеканно, но зато вышла рифма.
Всего предполагалось отправить тридцать посланий, получилось чуть больше. К одному из них я приложил листок из числа обнаруженных в футляре-тубусе. Выбрал такой, который больше всего пестрел непонятными письменами, а вот рисунок на нем красовался всего один. И тот я предварительно скопировал — на глазок, но со всем старанием. Предстояло еще, когда чернила просохнут, завернуть бумажки на манер солдатских треугольников — за неимением конвертов… Или еще как-нибудь, если криво пойдет. И опечатать бы еще.
Завершил корреспонденцию, разумеется, подписью. Она потребовала едва ли не больших усилий, чем предыдущие фразы — вместе взятые. «Без уважения, но с надеждой на взаимный успех. Тринитротолуол, укравший кровь звезд».