Берег Слоновой Кости
- Господи, качает-то как!
- Да у меня всю душу выворачивает от такой качки!
- А этот скрип? Как будто это не доски, а зубы. Которые болят. И скрежещут, и трутся друг о друга. И нет им покоя. И нам нет покоя.
- Какой уж тут покой! Забыл, куда нас везут?
- Да, и не говори...
Минутное молчание. Потом вскрик:
- Смотри, крыса побежала! Ненавижу этих тварей!
- Это ты зря. У меня в детстве была крыса. Спала у меня, это, в кармане.
- И ты их любишь, да? И тебе нравятся их голые черные хвосты? Вот гадость...
- У моей был розовый. И нос тоже розовый. И глазки-бусинки розовые...
- Все, хватит!
Снова тишина.
- Как думаешь, мы где плывем-то?
- Ну... если три дня назад стояли на Мальорке...
- А с чего ты взял, что это Мальорка? В щель, что-ль ты увидел? Или крыса тебе рассказала?
- Что ты взъелся из-за этой крысы? У моего папаши в караулке стенки картами обклеены были. Старыми такими, это, замасленными.
- И что с того?
- Я с ним часто в ночь сидел. Он дрых, а я караулил. И на карты все глядел. Мечтал, как поплыву на Берег слоновой кости...
- Зачем он тебе сдался-то?
- Ты когда-нибудь трогал слоновую кость?
Молчание.
- Ха. У моего папаши покойного начальник был. Что за человек - убей, не помню, а одну вещь его помню. Нож для бумаг из слоновой кости. Гладкий-гладкий, как ногти у дам из приличных. На ручке какая-то африканская рожа вырезана была, чудная. Я ведь в жизни слона не видал, а кость его держал, вот смех.
- Украл ты его? У начальника папашкиного-то?
- Тише! Слышишь?
У Саши затекла нога и он неожиданно оступился на гладком полу, схватился за мачту, обмотанную канатом, и снова замер, прислушиваясь к этому странному разговору внизу, под скрипучими досками.
- А я уж думал, идут нас кормить. Я уже смерть какой голодный! Так чего, нож-то украл?
- Не утерпел. Ох и гонялся же за мной отец! Я неделю после этого дома не ночевал. А его из караулки прогнали, и он запил. Он и до того попивал прилично. А без работы... В общем, недолго зажился мой старик.
- Ну а что нож? У тебя остался?
- Нее, я его в первый же вечер в бабки проиграл. До слез потом жалел. Стоящая была вещь... Нас бы любой матрос на волю выпустил за него.
- Отняли бы его здесь у тебя и вся недолга. На волю...
- Да у меня из-за этой проклятой кости вся жизнь под откос пошла... Если б не нож этот, может, не сидел бы я тут с тобой...
Деревянная палуба корабля, за годы отполированная детскими ботинками, сапожками и сандалиями, блестела в свете фонарей. Детская площадка была пуста, только невдалеке пожилая женщина выгуливала собаку. Окна двенадцатиэтажных домов закрывали уже веки навстречу сну. Розоватое московское небо, как обычно, не показывало ни звезд, ни луны. Приличных размеров корабль, с двумя спускавшимися с палубы горками, большой, для детишек постарше, и совсем крошечной, для малышей, уже лет пятнадцать назад навсегда сел на мель двора.
Нравился Саше этот корабль. Иногда он выходил из дома ближе к полуночи, чтобы немного пробежаться перед сном и каждый раз поднимался на палубу этого кораблика. Сидел там минут десять, и спутанные за школьный день мысли как-то выпрямлялись... Может, дерево для его досок было привезено из каких-то свободных и привольных краев, а может, место это в нашем дворе было особенное. Соседи говорили, что тут раньше большой старинный дом стоял, чуть ли не усадьба. Перед тем, как его сломать, много диковинных вещей отсюда вывезли. Каких-то африканских идолов в полтора человеческих роста, жутковатых. Мебель нездешнего вида и даже лодку деревянную. Откуда это все в подмосковной деревне взялось, неизвестно.
И с Катей они там любили посидеть, целовались...
- Их что там всех, за борт посмывало? Есть хочу.
- А я не могу есть с тех пор, как нас сюда бросили.
- Да что ж теперь, с голода помирать...
В обычно продуваемом всеми ветрами дворе стоял штиль. Двое мужчин, один помоложе, другой, который голодный, видимо, постарше, сидели под палубой детского кораблика. Саше был отлично слышен их разговор, кряхтение и стоны. Они так натурально вжились в свои роли пленников настоящего корабля, плывущего, или, скорее, плывшего лет сто тому назад где-то по Средиземному морю между Испанией и Африкой. Саша гадал, то ли это актеры репетируют перед завтрашним спектаклем, то ли сумасшедшие, убежавшие из клиники. Какой-то прилив храбрости, удививший его самого, подтолкнул его, и он наклонился над лестницей в "трюм":
- Эй, там, внизу! Сегодня есть уже не принесут!
- Да ты что говоришь-то, друг? Мы же помрем без прокорма!