Покидая его дом, поговорив с ним, я, наконец, избавляюсь от всех тяжелых мыслей. Избавляюсь от всего, что может помешать жить с Верой в счастье. Да, нам не будет просто, и не будет легко. Нам придется привыкать ко всему, что для нас непонятно друг в друге.
Но как говорит моя дочь: "Нет ничего круче, чем реакция моих одноклассников на омма".
Эпилог. Вера
— Просто в голове не укладывается, как можно перепутать адрес. Снова. Снова твоя невнимательность, Патрисия.
Я ношусь по кабинету, в поисках чертовых копий документации по диссертации Патрисии и Франко. Оба сидят бледнее стен, и тихо перешептываются в уголочке. Они даже слово боятся произнести в моем присутствии. Что не мудрено, ведь Патриссия снова наворотила дел.
В этот раз девушка отправила выдержки в статьях не в комитет, а в какую-то строительную фирму. Естественно они просто пропали, а копии, которые хранились у меня, почему-то бесследно исчезли.
— Это просто катастрофа, — зло шепчу, и переворачиваю все папки на стеллажах.
— Мадам…
— Молчите, — поднимаю палец вверх, и даже не смотрю в их сторону, когда зло трясу им. — Молчите, пока я в состоянии сдерживать свои эмоции.
— Мадам, мы все составим заново. Я клянусь, в этот раз отправлю все сам.
Я с раздражением закрываю глаза, а когда поворачиваюсь, встречаю насмешливый взгляд Лены и Жени. Подруга нянчит на руках малышку, в то время, как Женя пытается не дать Максу задушить его галстуком.
Идиллия. Посреди которой стою я, в окружении горы бумаг, и пытаюсь работать.
— Так. Франко. У вас неделя, пока я еще во Франции. Если вы не закончите до этого момента, и не отправите все по нужному адресу, то должны понимать, что дальше разгребать все вам. Я улечу в Корею, и там мне будет точно не до вас. Хотите помощи, приступайте к работе немедленно.
— Простите, мадам, — Патрисия виновато прячет взгляд, но я итак не могу на нее злиться.
Они с Франко уходят, а я устало шепчу:
— Горе луковое.
— Ладно тебе. Хорошие ребята. Как вспомню, что вы пережили, не мудрено, что девочка такая рассеянная, — Лена пытается оправдать Патрисию, но это сложно.
— Она всегда была такой, Лен, — тянет Женя, развлекая и смотря на Макса. — Да?
— Да, — кричит малыш, а я нервничаю еще больше.
— Ты чего, как на иголках? — Лена подзывает сесть на диванчик рядом, но я отрицательно качаю головой.
— Я не могу понять, почему они не прилетели позавчера, — отвечаю, и сажусь за стол. — Зачем им задерживаться в Милане?
— Ты думаешь Сан… — Лена начинает, а переглянувшись с Женей, продолжает. — Думаешь, Сан поехал к Алексею?
— Я уверена в этом, — отвечаю, а сама не нахожу себя от тревоги. — Зачем ему это делать? А если свекровь наговорит что-то ему? Обидит? Он ведь с Ханной прилетел. С нее станется с таким характером вытворить все, что угодно.
Хотя мы давно помирились, и даже общаемся, как подруги, известие о том, что я вышла замуж, ее явно не обрадовало. Надежду Викторовну понять можно. Вернее, я ее начала понимать давно. Она слишком явно хочет загладить вину перед Алексеем за свое отсутствие в его жизни.
— Судя по тому, какой Сан, у нее не выйдет, даже если она выскажет свои претензии на корейском. Он холодный и слегка пугающий. Вряд ли она станет устраивать скандал с таким человеком.
Женя прав, но дело не только в этом. Я боюсь, чтобы эта встреча не принесла боль Алексею. Кто знает, как он отнесется к такому визиту? Он может говорить, что с ним все хорошо, но я-то понимаю, как ему трудно.
— Голова гудит, — я откидываюсь на спинку кресла, и сажусь удобнее.
— Не мудрено, — бросает Лена. — Ты постоянно нервничаешь пока здесь. Две недели, как сама не своя. Заканчивай тут быстрее, и езжай в свой оазис счастья. А то, так и родишь раньше срока. Нервничать сейчас не хорошо, Вера. И речь не о тебе.
— Не обо мне, — бормочу с закрытыми глазами. — Отец позвонил, как только я прилетела. Хочет встретиться со мной и Саном. Опять давит на то, что я погублю карьеру, если останусь жить в Корее.
— Он всегда был таким заботливым, и таким любящим по отношению к тебе. Я до сих пор не могу поверить, что Анатолий Владимирович снюхался с этим пижоном Платини. Это дикость какая-то.
Слова Жени логичны. Во всем, что произошло со мной за последние пять лет, так, или иначе, фигурировал проклятый остров, едва не убивший столько людей. Видимо, этот остров смог повлиять даже на моего отца. Я долго думала над тем, почему он так изменился, и почему я не сумела рассмотреть этого раньше. Да, он давил на меня всегда. Показывал пример, оберегал и заботился, но требовал, чтобы я училась и добивалась успеха. Я даже и не подозревала, какую обиду он затаил на мать, за то, что она подолгу уходила в написание книг, а на свою профессию просто наплевала.
А потом и на меня, за то, что бросила диссертацию и вышла замуж за Алексея.
— Он всегда был таким, просто это я слепо любила отца, которого возвела, как пример, в абсолют, — открываю глаза, и сажусь ровно. — А теперь, я не знаю, что с этим абсолютом делать. У него все-таки родится внук через несколько месяцев. Я не хочу такой жестокости в семье. Так быть не должно. Но и его поступок. Через него я переступить не могу. Это слишком, даже для стремления заполучить разработку и заработать славу ведущего ученого. Это жизнь человека, которой он просто разменялся, как бесу на откуп. И вот теперь дилемма: и бросить его больно, и простить горько. И вы еще хотите, чтобы я не нервничала?
— Вера, — участливо произносит Лена. — Я понимаю, это твой отец.
— Который, узнав, что я вышла за корейца, обрывал телефон месяц. Первое, что он сказал после того, как спросил, все ли со мной в порядке после возвращения с Когтя, — что я забыла в Корее, и почему не вернулась в Сорбонну. Все. Его интересовало только это — Коготь и моя карьера. Я его не узнаю, Лена. С каждым годом все больше не узнаю, и это пугает.
Женя и Лена обмениваются взглядами. Их молчаливые гляделки настораживают, потому я решаю спросить прямо:
— Что вы скрываете?
— Отец… — Женя явно подбирает слова. — Они говорили, Вера. Примерно месяц назад Анатолий Владимирович позвонил папе, и попросил о встрече. Отец сперва и слушать его не хотел, но тот так настаивал, что папа не смог отказать. Все-таки, они дружили долгие годы.
Женя умолкает, а я подаюсь вперед. Мне не нравится аккуратность, с которой он говорит.
— В общем, он просил, чтобы тебя всеми способами постарались привязать к Сорбонне. Он хотел, чтобы отец надавил на тебя, и убедил остаться и тебя, и Сана во Франции. Мы не хотели тебя пугать, но похоже, твой отец рьяно настроен, давить на тебя и дальше, Вера. Он зол из-за твоего брака с Саном, и того, что ты решила жить в Корее. Папа пытался объяснить ему, что так вы не помиритесь никогда, но твой отец. Он явно не настроен принимать факт твоего замужества. Вера. Он ни капли не кается в том, что произошло с Алексеем. Он считает, что Лешка испортил тебе жизнь, а теперь, то же пытается сделать Сан.
Я опускаю взгляд на стол, и долго не могу отвести его в сторону. Друзья ждут от меня каких-то слов, но я вспоминаю последний и незавершенный роман матери.
— И крылья мои, перестали быть крыльями. И совесть моя не чиста теперь — произношу с такой горечью, что вяжет горло.
— О чем ты? — Лена хмурится, пытаясь не разбудить своим шепотом малышку.
— Это последние строки, написанные моей матерью перед самой смертью. Она так и не успела закончить свою книгу. Я долгие годы думала, о чем этот роман. А сейчас, наконец, поняла, что он о моем отце. И не книга это была вовсе, а зеркало отношения отца к ней. Я ведь не знала, как они жили, была слишком маленькой, и мало что помню. Вот и решила, малодушно, что это новая страшная история о любви. Выходит, она действительно о любви, и действительно страшная. Мама, сперва, описывала такую красивую сказку, я даже не поверила, что такое светлое начало написала моя мать. Однако чем больше я подходила к тому месту, где она остановилась, тем страшнее и темнее становился смысл написанного. Красивый любящий мужчина, так носил на руках свою жену, что когда та погибла, стал сходить с ума. Именно с этого момента начинается то, что написано действительно в стиле моей матери. Весь смысл романа открывается с эпизода, когда муж стоит на могиле жены с цветами в руках. Страшное и мрачное начало конца, как во всех романах мамы. Мужчина продолжает описывать свою жизнь так, будто его жена до сих пор жива. Лепит куклу, мастерит ее, и создает идеальную женщину рядом, такую, какой он ее хотел видеть. Но она не смогла ею стать. Так он считал. Он решил, что она умерла, потому что не слушала его и не делала так, как он хотел. Чем больше он это замечал, тем сильнее уничтожал ее, пока она не погибла. А следом, стал уничтожать свое сознание. Он превратился в отшельника, который знал только одну дорогу — со своей лаборатории к ее могиле, и обратно. Он хотел ее воскресить идеальной, но наука не способна сделать то, что подвластно только Господу. Это не ее компетенция. Книга обрывается на моменте, когда он создает нечто в своей лаборатории. И оно настолько страшное, как его безумие. Вместо того, чтобы создать женщину, которую любит и считает идеальной, он создает чудовище. Страшное и жестокое чудовище, начавшее убивать. В общем, мрачненько, крипово, но со смыслом.