Холодный, как камень. Но странность в том, что едва я касаюсь к холодной, покрытой испариной коже, она вспыхивает, и продолжает нагреваться под моим прикосновением.
— Кажется… нет, — отвечаю, а убрав руку, прячу ее за спину, сделав неуклюжий шаг назад.
— Тогда… может, продолжишь рассказ? — он складывает руки на груди, а я замечаю, как Сан, едва уловимо, сжимает челюсть.
— Тебе же плохо, — резко отвечаю, а покачав головой, ощущаю раздражение. Оно яркое, как лавина. И причина не Сан. Причина его беспечность. Беспечность, которая мне слишком знакома, — Неужели есть что-то важнее этого? Надо вызвать неотложку. Достаточно на сегодня смертей.
Произношу с намерением достать из кармана сотовый, но не успеваю.
— Нельзя, — Сан слишком резко делает шаг в мою сторону, а схватив за руку, заваливается на бок.
Это все, что он произносит, следом падая прямо на пол. Хватаю его под локоть, пытаясь удержать, но он чертовски тяжелый. Он выше даже Алексея, и как оказалось, намного массивнее. Я даже не могу нормально обхватить его плечи, чтобы обнять и приподнять. Все тщетно, я не смогу помочь ему сама, а потому, не удержав Сана, почти падаю вместе с ним.
В последний момент он хватается за стул, а устояв на коленях, встряхивает головой и быстро шепчет:
— Не звони никому. Поняла меня? Не звони, иначе пострадают все. Просто… Мне надо…
Он почти теряет сознание, а меня накрывает паника. Быстро осматриваюсь, закидываю его руку себе на плечо, и цежу, помогая Сану подняться:
— Что… Что нужно сделать?
Он кое-как встает, но я вижу, что держится из последних сил.
— Все в порядке. Сейчас мне станет лучше.
— В каком, к черту, порядке? Ты себя видел? Ты весь бледный и холодный, — не выдержав, я переступаю грань, а Сан замирает.
Он слишком плавно осматривает мое лицо, следом шепча:
— Мне нужно уходить.
— Никуда ты не пойдешь в таком виде, — понимаю, что перешла уже все рамки, но не могу остановиться. — Ты спас мне жизнь, Сан. Я обязана тебе помочь.
— Не обязана… — он холодно отвечает. — Это я… обязан… тебе.
Я замираю, но снова не успеваю ничего сказать. Благо, мы сумели дойти до кровати, иначе не представляю, как бы я смогла справиться с мужиком весом в добрый центнер. Понимая, что иного выхода нет, быстро расстегиваю его куртку, а перетянув ноги мужчины на кровать, выхватываю сотовый. Единственный, кто способен объяснить, что делать — Женька.
Но он не отвечает ни на первый, ни на последующие звонки.
Продолжая слушать гудки и набат в груди, я нащупываю сотовый в кармане Сана. Он вибрирует, а на экране светятся непонятные иероглифы. Быстро достав его, не глядя, отвечаю на звонок.
— Сан-ши? Кэнчана? Оди со е? *(Сан? Ты в порядке? Где ты?) — мужской голос отрывисто задает вопросы на корейском.
— Это не Кан Чжи Сан. Вы слышите меня? — быстро и с неким облегчением отвечаю.
— Агашши с Монмартра? Это вы? — мужчина явно знаком со мной. — Где вы? Почему у вас телефон Сан-ши?
Я бросаю взгляд на Сана, а приложив руку к его щеке, делаю глубокий вдох и говорю:
— Он сказал, что звонить в неотложку нельзя. Но я не понимаю, что с ним. Он весь бледен, в холодном поту и без сознания. Крови нет, и кажется, он не ранен. Как… Как мне ему помочь? — последние слова я едва произношу, чувствуя, что проваливаюсь в собственные воспоминания.
Холодно… Такой же холодный, как мой Лешка.
— Успокойтесь, агашши. Найдите в его карманах бумажный крохотный сверток. В нем несколько таблеток. Заставьте его выпить их. Вы слышите меня? Агашши?
Я слышу, но едва осмыслив, что надо делать, тут же бросаюсь на поиски искомого. Сверток оказывается в том же кармане, что и сотовый.
Достав его, отрывисто отвечаю:
— Есть. Я их нашла.
— Хорошо, — уже спокойнее говорит мужчина. — Пусть выпьет их, и немного отлежится. С ним все будет в порядке. Как только придет в себя, передайте, чтобы немедленно вышел на связь. И еще… Не звоните никому. Вы меня понимаете? Никому. Вы же видели, что случилось? Если вы не хотите проблем и лишних вопросов от французских жандармов, просто забудьте все. Вам ясно?
— Ясно… — ответив, закрываю с дрожью глаза.
Звонок обрывается, а короткие гудки бьют прямо по нервам, возвращая в далекое утро. Моя реакция на смерть Поля закономерна, ведь я уже видела, как убивают человека. Видела, и это стало причиной гнусного шантажа собственного мужа. На нас напали во время отпуска в Одессе. Впервые после свадьбы Лешка сумел выбраться со мной на отдых, и получил увольнение. Мы приехали своим ходом, на машине. Все выглядело, как обычная поездка на две недели к морю. Да только вот, не думала я, что утром, почти у пляжа, по нашей машине станут стрелять.
На все вопросы о том, почему в машине оказалось оружие, и кто те люди, которые стреляли, — я получила холодное молчание, и хмурый взгляд. Настолько темный, как грозовое небо. Он испугал, заставил опомниться, и понять: мой муж только что убил человека.
Алексей сумел обезопасить нас, защитить, и остановить убийц. Но какой ценой? Для этого ему пришлось убить, защищаясь. Сперва я не думала, что это связано с работой. Однако, много позже, узнав, что нападение совершено из-за его службы, потребовала остановиться. Наплевав на все, что обещала, нагло выставила требования бросить такую работу. Бросить все, чтобы больше никогда не убивать.
В немой дрожи, лихорадочно ищу воду. Стаканы все еще стоят на столешнице не тронутыми. Подбежав к ним, смотрю на сверток, а следом на Сана. Он дышит отрывисто, и явно потерял сознание. В такой ситуации, придется растворить таблетки в воде, иначе он их не проглотит. Быстро достав ложку, с помощью еще одной, растираю таблетку в порошок. Добавив воды, аккуратно возвращаюсь к кровати, а приподняв голову мужчины, не спеша вливаю лекарство в рот. Проходит несколько секунд, после которых Сан заходится в кашле, а всего на мгновение открыв глаза, тут же закрывает их, расслабляясь.
Его голова лежит на моей руке, а все, что я чувствую — ужасное дежавю. Оно настолько пугает, что вызывает ступор. Не могу пошевелиться, так и сижу на краешке, удерживая его затылок. Короткий ежик волос колет подушечки пальцев, а кожа отдает холодом. Он весь холодный. Плавно приложив ладонь к щеке Сана, ощущаю, как он мелко дрожит.
Внезапно появляется желание уйти. Отнять руки, и не прикасаться к нему, так же, как Леше. Не предавать…
Отняв ладонь, сжимаю ее в кулак, а сердце болит. Внутри так нестерпимо больно, что хочется снова разрыдаться. Усилием воли, беру себя в руки. Надо хотя бы снять с него куртку и обувь. Поднявшись, хватаюсь за голову, зарываю пальцы в волосы и делаю глубокий вдох. Надо собраться. Очевидно же, что Сан спас мне жизнь. Я обязана помочь ему, хотя бы по этой причине.
Нет, это как раз и есть причина, почему он лежит в моей постели. Снимая его ботинки, я продолжаю убеждать себя в том, что просто играю роль доброго самаритянина. Помогаю человеку в беде, и не важно, что снимая с него куртку, слишком медленно осматриваю крепкую грудь, обтянутую чертовой водолазкой, как второй кожей. Это не причина. Он не должен мне нравиться.
Вытащив плед со шкафа, бережно накрываю Сана, а смочив полотенце теплой водой, вытираю его лицо, с облегчением замечая, что бледность ушла. Его дыхание стало ровным, а черты лица во сне приобрели совершенно иной вид. Настолько живой, что кажется вот сейчас мужчина настоящий, — тот, кем есть на самом деле.
Смотрю на часы. Время перевалило за полдень. Оставлять его одного в квартире, чтобы поехать к Жене, слишком странно. Да и опасно. Вдруг ему станет хуже. Потому ничего не остается, кроме как, усесться на диван, а поджав под себя ноги, смотреть перед собой и думать.
Я обязана узнать, что на накопителе. Ведь если это опасно, то может пострадать Женька и Вадим Геннадьевич. Взгляд падает на пистолет, лежащий на столешнице, и на накопитель, который остался там же. Должна ли я узнать, как Сан попал в тот проулок, и что украл Поль? Очевидно, что это не просто исследования, которые знакомы мне. Скорее всего, дела обстоят намного серьезнее, если человека застрелили прямо на улице и средь бела дня. Это ведь не девяностые и разборки бандитов. Случившееся — резонанс, для такой страны, как Франция. И если жандармы не стучат в мои двери, то мужчина, который лежит на моей кровати, — далеко не обычный охранник, или военный в отставке.