Кетчер (между тем, обращаясь к Полевому). Осуждены тайно, после девяти месяцев в предварительном заключении. Троим дали тюремный срок, шестерых в ссылку, причем Герцена дальше всех – в Пермь.
Полевой (щелкает пальцами в адрес госпожи Беер). Вот эдак.
Госпожа Беер (неопределенно). Господин Полевой…
Кетчер (продолжает). И все это за какую-то болтовню за ужином, на котором Герцена вовсе не было. Самое смешное, что Сазонова, который там был, даже не арестовали. А теперь ему выдали паспорт для поездки за границу по состоянию здоровья! Если бы эти люди были врачами, то они бы рассматривали вам гланды через задницу…
Госпожа Беер (Чаадаеву). Петр Чаадаев!
Чаадаев (госпоже Беер). Ваш дом – убежище, в моем случае – от безделья.
Госпожа Беер. Я всем говорю, что это вы написали ту très mèchante[25] статью в «Телескопе».
Чаадаев. Да, я видел… Интересное время.
Госпожа Беер. Время?
Чаадаев. Да, время.
Полевой без приглашения включается в беседу, бросая Кетчера.
Полевой. Да, «Телеграф» доигрался!
Госпожа Беер. Мы говорим о «Телескопе», господин Полевой.
Полевой. Нет уж, позвольте с вами не согласиться. Мне ли не знать – мой «Телеграф» был голосом реформ. Я льщу себе тем, что к нему прислушивался государь император… Но кто бы мог подумать. Закрыли за отрицательную рецензию на новую пьесу Кукольника.
Чаадаев. Вы могли бы догадаться, что царская семья должна была благосклонно принять пьесу, объединяющую интересы Господа Бога и предков его императорского величества.
Полевой. А вы ее видели, сударь?
Чаадаев. Нет, меня не было в Петербурге.
Госпожа Беер. Согласитесь, господин Полевой, что вы будете выглядеть весьма нелепо через сто лет, когда «Рука Всевышнего Отечество спасла» станет классикой, а имя Кукольника – символом российского театра.
За сценой слышится грохот опрокидываемого стола, звон падающих бокалов, тревожные возгласы и растерянные восклицания. Белинский, пятясь, задом появляется на сцене. Он рассыпается в извинениях. Вслед за ним входит Станкевич. Кетчер по-рыцарски бросается спасать ситуацию.
Кетчер. Пропустите, я врач!
Госпожа Беер. Ну что такое на этот раз?
Белинский. Я знал, что так получится!
Станкевич. Ничего страшного, Белинский.
Белинский пытается бежать, Станкевич, стараясь его остановить, хватается за карман и отрывает его. На пол падают монета или две и маленький перочинный ножик. Белинский, не обращая внимания, напролом пробивается к выходу.
Погоди… Ты что-то обронил…
Станкевич подбирает монеты. В то же время госпожа Беер отправляется узнать, в чем дело, и застает его в позе, которую она принимает за умоляющую. Она жестом дает понять, что ей не до того, и, не останавливаясь, уходит.
Станкевича, ползающего по полу, сбивает приход Натали.
Натали. Что вы делаете?
Станкевич. Натали! Ваша мать… В чем я провинился?
Натали. Она… (Твердо.) Вы дали ей основания полагать, что вы… вы играли моими чувствами.
Полевой (уходя, щелкает пальцами и обращается ко всем, но ни к кому в отдельности). Вот эдак!
Станкевич (поражен). Но… за все время, что я бываю у вас в доме, за весь год, что вы посещаете наши занятия, разве я хотя бы словом или жестом осквернил чистую духовность наших…
Натали (теряя свою сдержанность). Да ведь уже больше года! (Уходит, оставляя Станкевича в недоумении, и немедленно возвращается. Меняет курс.) Вы… вы жестоки к моей подруге Любови Бакуниной!
Станкевич. Я? Я ни разу даже не…
Натали. Разве вы не замечаете, что нравитесь ей?
Станкевич (заинтересованно). Правда?
Натали дает ему пощечину и начинает плакать. Входящий Михаил пытается ее задержать.
Михаил. Натали?…
Натали убегает. Михаил замечает Станкевича. Они приветствуют друг друга легким поклоном.
Вы Станкевич?
Станкевич. А вы Бакунин.
Михаил крепко пожимает Станкевичу руку.
Mихаил. Я думал, что мы никогда не встретимся.
Станкевич. Ваши сестры…
Михаил. Упоминали о моем существовании?
Станкевич. Именно. Вы здесь надолго?
Михаил. На неделю или около того. Мои уезжают завтра, но у меня дела в Москве. Армейские хлопоты.
Станкевич. Вы в артиллерии?
Михаил. Не судите по внешности.
Станкевич. Я этому учусь.
Mихаил. В артиллерии трудно заниматься ввиду громких взрывов, являющихся неотъемлемой частью артиллерийской жизни. «Система трансцендентального идеализма» плохо известна в армии.
Станкевич. Вы читаете Шеллинга!
Михаил. Разумеется! Вы видите перед собой искру неделимого огня созидания, лишь одно мгновение в вечной борьбе, которую ведет стремящаяся к сознанию природа.
Станкевич. Вы обязаны прочесть Канта. Мы все кантианцы, включая Шеллинга.
Михаил. Слава Богу, что я с вами познакомился. Где бы нам поговорить? Вы любите устрицы? Отлично. Подождите здесь – я только возьму свою фуражку и немедленно назад. (Оборачивается.) У вас при себе есть деньги?
Станкевич (с готовностью). Есть.
Михаил. После.
Михаил уходит. Через какое-то время Станкевич вспоминает об оброненном ножике и рассеянно возобновляет поиски. Александра и Татьяна быстро проходят через сцену. Их перехватывает Натали, которая меняет направление, чтобы подойти к ним.
Натали. Друзья мои! Я знаю все!
Сестры. Что? Что?
Натали. Его сердцем завладела другая! Погодите, я вам все расскажу!
Сестры. Не может быть! Кто? Откуда ты знаешь? Я думала, что ты ему нравишься!
Hатали. Он мне голову морочил!
В то время как они уходят, появляется Любовь.
Сестры. Люба! Здравствуй! Ты ни за что не догадаешься!..
Натали сворачивает и тянет за собой Александру и Татьяну. У них непонимающий вид. Они уходят втроем. Наталья шепчет им на ухо.
Чаадаев. Чудесно, чудесно…
Станкевич замечает присутствие Любы. Он прекращает поиски, выпрямляется и кланяется ей, потеряв от скованности способность говорить.
Любовь. Вы что-то потеряли?
Станкевич. Я?… Я искал… кажется, перочинный ножик. (Пауза.) Так вы уже завтра уезжаете домой?
Любовь. Да. Но, может быть…
Любовь не успевает закончить, как Михаил, не успев вернуться, уводит Станкевича.
Михаил. Пойдемте! Люба!.. Как видишь, я познакомился со Станкевичем. Мы идем говорить о Канте. Кант – наш человек. Ох, сколько времени я потратил впустую! Но с этого момента…
Любовь. Мишель…
Михаил. Что?
Любовь (находится). А как же… армия?
Михаил. Не беспокойся, я все устроил, (Они уходят.) Вы должны приехать погостить у нас в Премухине. Приедете?
Он подхватывает Станкевича и, уходя, почти сталкивается с Белинским.
Любовь. Премухино!..
Белинский замечает ее. Видно, что они знакомы. Любовь не замечает его присутствия. Повернувшись, чтобы уйти, она замечает на полу перочинный ножик. Со счастливым возгласом она поднимает его.
Белинский. А… Кажется, это мой…
Любовь прижимает ножик к губам и опускает его за вырез. Она видит Белинского.
Любовь. Ой.
Ошарашенный, Белинский кланяется.
Белинский. Я глубоко… глубоко…
Любовь. Простите меня… Я что-то…
Белинский. Ну что вы! Я глубоко… глубоко…
Любовь. Видите ли, у меня такая ужасная память.
Белинский. Память? Ах да. (Оправляется.) Белинский. Философский кружок. В пятницу.
Любовь. Ах да. Вот где я вас видела. Извините, ради Бога. До свидания, господин Белинский. Мы завтра уезжаем домой. (Уходит.)
Входит Шевырев, направляясь к Чаадаеву.
Белинский (сам себе). Дурак!