— Вы не находите, что человек не должен вести себя таким образом по отношению к окружающим?
Я в тот момент наблюдал за Маклеодом, который вновь сел на стул и углубился в изучение записей Холлингсворта. Время от времени он явно обнаруживал что-то занятное, что вызывало у него улыбку и даже смех. Внезапно он протянул блокнот мне, и я с бешено колотящимся сердцем прочитал то, что Холлингсворт успел записать по ходу нашего разговора. Выяснилось, что он умудрился составить целый список:
Признается в том, что большевик.
Признается в том, что коммунист.
Признается в том, что атеист.
Признается в том, что взрывал церкви.
Признается в том, что выступает против свободного предпринимательства.
Признается в том, что выступает за насильственные методы ведения политической борьбы.
Выступает за убийство президента и членов Конгресса.
Выступает за уничтожение южных штатов.
Выступает за использование ядов.
Выступает за восстание цветного населения.
Признается в лояльности к иностранному государству.
Против Уолл-стрит.
Я молча протянул блокнот обратно Маклеоду. Тот спокойно, без тени иронии заметил Холлингсворту:
— В ваш список вкралась одна ошибка. Я никогда не выступал за использование ядов в политической борьбе.
Холлингсворт к этому времени успел прийти в себя. Все так же внешне робко, но с уверенностью в собственной правоте он покачал головой:
— Прошу меня извинить, я, конечно, очень не люблю спорить с кем бы то ни было, но вы это говорили, я сам слышал.
Маклеод только пожал плечами:
— Ладно, хорошо, можете не вычеркивать. — Сделав глубокую затяжку и неспешно выпустив дым, он вновь не торопясь, почти нараспев обратился к Холлингсворту: — Скажите, может быть, я могу что-то еще для вас сделать?
— Пожалуй, да, — сказал Холлингсворт, поправляя ремень на брюках. Он снова наклонился вперед, и его лицо, пребывавшее вплоть до этого момента в тени, оказалось в световом конусе под лампой, свисавшей с потолка. На губах Холлингсворта застыла уже не вежливая, а заискивающе-извиняющаяся улыбка.
Впрочем, в его последующих словах и движениях я не почувствовал ни стеснительности, ни чувства вины. Холлингсворт выразительно ткнул пальцем в блокнот и совершенно официальным тоном спросил:
— Подписать этот листочек вы не хотите? Я бы оставил его себе в качестве сувенира, а ваша подпись, когда придет время, многократно увеличит его ценность.
— Подписать, говорите?
— Да, если вы, конечно, не против.
Маклеод улыбнулся, пристроил блокнот у себя на колене, посмотрел на него и, к моему изумлению, вынул ручку из нагрудного кармана и занес ее над исписанным листком. Еще секунда — и он энергичными движениями написал на бумаге несколько слов и поставил подпись. Затем зачитал написанное вслух:
— «Краткая стенограмма высказываний Уильяма Маклеода». Подпись: «Уильям Маклеод». Сойдет?
— Просто замечательно, — кивнул Холлингсворт. — Приятно встречать людей, с такой готовностью идущих на сотрудничество.
Мы с Маклеодом молчали, и Холлингсворт, посмотрев на часы с демонстративно серьезным видом, вдруг заторопился куда-то.
— Ну и ну, что-то я у вас засиделся. По правде говоря, я рассчитывал уйти несколько раньше.
Он встал и взял из рук Маклеода протянутый ему блокнот.
— Ну что ж, уважаемые соседи, могу лишь выразить вам свою глубокую признательность за столь мило проведенное время.
— Всегда будем рады помочь вам, всегда, — заверил его Маклеод.
Холлингсворт задержался на пороге и в очередной раз впился глазами в свой блокнот. Неожиданно для меня он не без изящества в движениях вырвал из блокнота тот лист, на котором стояла подпись Маклеода, и разорвал страницу пополам.
— Знаете, я вот подумал и решил, что на самом деле этот сувенир от вас мне, в общем-то, и не нужен.
— Он бесценен, — привычно неторопливо, почти нараспев произнес Маклеод. — В том смысле, что не имеет никакой ценности.
— Именно так, — поспешил согласиться Холлингсворт, после чего выронил из разжатых пальцев обрывки бумаги и скрылся за дверью.