Император до сих пор не повелел обыскать храм только лишь потому, что жрецы сами показали его доверенным все тайники, рассказали открыто обо всём… кроме главного. Владыка поверил слову служителей Ануи, верных его власти. Теперь тайна будет раскрыта, но лживо, искажённо, и их назовут предателями.
Тэра не знала, как воспрепятствовать этому. Ведь и вся её жизнь была по сути нарушением Закона. Она не могла смириться с таким положением дел, потому что служение Ануи было её дыханием, биением её сердца, её душой. Учитель сказал, что наследник обещал защитить их. Но пойти против Закона не мог и наследник. И не должен был, ведь Эмхет хранили Закон на земле.
«Грядущая буря либо сметёт нас, либо вознесёт на новый виток событий». Так сказал Перкау.
Неразрешимые противоречия разрывали её сознание, укрытые покровом печали и горечи… Впервые Тэра действительно желала, чтобы Хэфер ушёл из храма и вернулся к своей жизни. Она оставила всё на волю Ануи, потому что воля Ануи изначально и сделала эту встречу возможной…
Юные псы встрепенулись, почуяв чьё-то присутствие, но вели себя дружелюбно. Спустя некоторое время Тэра услышала звук шагов. Кто-то направлялся к ней по берегу, но пришёл гость со стороны храма или со стороны некрополя, она не знала. Её уединение было нарушено.
Девушка обернулась. Инстинктивно её руки взметнулись, чтобы скрыть лицо головным покрывалом, и тотчас же безвольно опустились – в тайнах больше не было смысла. Она вся подобралась, не зная, чего ожидать.
Хэфер приблизился осторожно, точно боясь спугнуть её, и опустил на песок светильник. Тэре показалось, что хромал он уже значительно меньше. С ночи ритуала она не видела его и не знала, произошли ли уже с ним какие-то значимые перемены.
Щенки окружили наследника и начали радостно прыгать на него, грозя сбить с ног – вес у них был уж немалый. Царевич беззлобно прикрикнул, и они притихли.
Не говоря ни слова, он снял заплечную сумку, достал из неё и поставил перед девушкой маленькую курильницу и чашу из голубого фаянса того оттенка, который художники использовали на фресках, чтобы передать нездешнесть Западного Берега и божественного пространства. Следом появились кувшин с вином и благовония. Опустившись на колени, Хэфер наполнил чашу вином и воскурил благовония. Тэра узнала запах – в храмах с ним провожали усопших в добрый путь, а у гробниц поминали близких.
Царевич чуть переместился, садясь рядом, спиной к девушке. Чаша и курильница оказались между ними. Он держался собранно, немного скованно, точно пытался следовать правилам некоего неписанного и не очень хорошо ему известного этикета.
– Возможно, так тебе будет легче, привычнее говорить со мной, – негромко объяснил он, – а смотреть ты позволишь мне, когда сама сочтёшь возможным довериться.
– Дело не в моём доверии! – возразила Тэра – резче, чем хотела, – и смущённо замолчала.
Чем сильнее были бушевавшие в ней эмоции, тем сложнее оказывалось их выразить. Так было всегда. Но Хэфер точно не обратил внимания на то, что она пыталась защититься.
– Раздели со мной чашу памяти в его честь, – царевич указал за спину рядом с собой, на вино. – Я так многим обязан ему… но даже имени его не знаю.
Тэра поняла вдруг, что он искренне хотел смягчить её боль и страх той ночи.
– У них свои имена, нам недоступные, – ответила девушка уже доброжелательно, а потом подняла чашу, пригубила вино и прошептала, глядя в сторону некрополя: – Пусть твой путь домой будет лёгким, мой друг.
Нерешительно она тронула царевича за руку и передала ему чашу. Хэфер не вздрогнул, и, взяв не глядя чашу из её рук, пригубил вино и тихо сказал:
– Пусть будет милостив взор Ануи к твоей душе, несравненный страж и проводник душ.
Некоторое время они молчали, вспоминая, передавали друг другу чашу с вином и рассказывали что-то из своих воспоминаний, связанных с патриархом. Конечно, больше историй накопилось у Тэры, знавшей пса с детства. Хэфер слушал её с неподдельным интересом, изредка задавая вопросы. Она рассказывала о тайных даже от учителя ночных вылазках, в которых пёс сопровождал её, о том, как он несколько раз защитил её от песчаных чудовищ, как вместе они таскали с храмовой кухни пирожки с мясом, и страж, которому, в отличие от юной послушницы, конечно же, не попадало, каждый раз поддерживал свою любимицу, честно принимая вместе с ней выговоры Верховного Жреца. Правда, за проступки, которые грозили Тэре опасностью, зверь и сам иногда был горазд проучить её, покусывая – не до крови, но весьма чувствительно.
Чаша с вином понемногу пустела, а память становилась всё светлее, ведь вспоминались самые лучшие, самые прекрасные моменты из жизни ушедшего.