Как и в предыдущие дни, Кахеп сидел, привалившись спиной к стене, и что-то сосредоточенно писал. Низкий стол перед ним был завален листами бумажного тростника – и пустыми, и исписанными. Иногда старик вдруг обращал взгляд внутрь себя или просто клевал носом, но потом непременно возвращался к своему занятию.
Анирет тихо проговорила слова приветствия и села напротив. Нэбмераи устроился рядом. Ничего не происходило – писец их попросту не замечал. Царевна разгладила складки своего одеяния, чтобы как-то занять руки и не слишком раздражаться. Её страж смотрел на Кахепа тяжело, неотрывно, точно надеялся каким-то образом пробить заслон воли старого Таэху.
В конце концов, Анирет решила, что это будет последний раз, когда она приходит, и переступила границу приличий – взяла ближайший свиток и сделала вид, что хочет подняться и уйти с ним. Нэбмераи понял и подыграл:
– Да, давай посмотрим – вот там, в коридоре, освещение лучше.
– Ты что себе позволяешь! – возмутился старик, тут же выходя из своего транса. – Мои друзья не любят, когда их трогают всякие!
– Прошу прощения, почтенный, – обезоруживающе улыбнулась царевна, встречая и удерживая его взгляд, и осторожно положила свиток на место. – Ни в коей мере я не хотела обидеть тебя, но мой интерес к твоим трудам уже сильнее меня.
Писец фыркнул, но, кажется, был польщён. И почему ей только в голову не пришло поступить так раньше? Проклятая вельможная учтивость.
– Выгнал бы я тебя отсюда, даром что Императрица, – буркнул он, погрозив ей костлявым пальцем. – За непочтение.
– Царевна, – мягко поправила Анирет, невольно вздрогнув от такой оговорки.
Кахеп посмотрел на неё долгим оценивающим взглядом.
– Эпохи чередуются. Былое поднимается и оживает, – пробормотал он. – Ладно, девочка, пока ещё не носящая прозвание Справедливая. Ты ж ещё не успела его получить, да? Так чего пришла-то?
– К тебе пришла, мудрый Кахеп. За знанием.
– А ты чего притащился? – старик вдруг хмуро зыркнул на Нэбмераи, словно только сейчас заметил. – За Владычицу свою опять просить? Так уж понял поди – бестолку. Сама пусть просит.
Лицо стража Таэху осталось непроницаемым.
– Думай, что говоришь, мудрый, – очень тихо процедил он. – Не только твои друзья могут услышать нас здесь.
Старик не то закашлялся, не то рассмеялся – Анирет сразу и не поняла, и настороженно переглянулась с Нэбмераи.
– Все знают, что я живу не только сегодня и сейчас, – отсмеявшись, отмахнулся писец. – Мало ли чего сболтну. Ну?
Прежде, чем прийти сюда, Анирет долго размышляла над тем, какой вопрос задать ему, долго взвешивала, и потому сейчас была готова.
– Храбрый Инени прошёл сквозь бурю, ведь так?
Кахеп прищурился. В его потускневших синих глазах было гораздо больше осмысленности, чем он делал вид – прав был Нэбмераи. А может, ясность нисходила на старика только в определённые моменты.
– Прошёл, – вздохнул писец и, опустив взгляд, любовно провёл ладонью по листу, на котором уже высохла краска. – Когда-то я обещал, что разберу его на слова, разложу на священные символы… что дам ему новое тело из бумажного тростника, способное пережить много веков… Вечность и память, понимаешь, маленькая царица?
Анирет уже не стала поправлять его – побоялась сбить с мысли – и только кивнула.
– Он должен пополнить ряды моих друзей… а всё не то! – писец расстроенно стукнул кулаком по столу. – Он достойный, и доказал это. А новая форма выходит недостойная его! Не выходит вовсе! Не знаю всех слов, которые нужны…
– Так ты пытаешься запечатлеть его историю, полностью, – прошептала царевна, по-новому глядя на разбросанные листы, в которых была заключена целая жизнь.
– Он уже не в силах сам разложить себя на слова, – с горечью сказал Кахеп. – Его разрушили… И я виноват, ох как я виноват, – схватившись за голову, он запричитал, покачиваясь из стороны в сторону. – Не дозваться теперь, не дознаться. А ведь всё прошло как нужно!
– В чём ты виноват, мудрый?
– Не подготовил достаточно. Предупреждал же, а не подготовил. Но он увидел всё, что должен был! Так много открылось! И золотая нить, пронзающая сердце… – Кахеп осёк себя и задумчиво поскрёб когтем писчую палочку, счищая присохшую краску.
Они подобрались к тому, что Анирет жизненно важно было узнать. Осторожно она спросила, повторяя слова из конца сказки:
– Он нашёл сокола. Но молвил ли его Владыка слова, от которых сердце его возвысилось и освободилось?