— Видишь ли, Саша! Эта шваль Курбыко требует сатисфакции с десяти шагов, — зевнул Морозов.
— Да он кроме бутылки никуда попасть не может! — насмешливо заметил Дроздов, — А что господин Каширский?
Морозов покачал головой, удивляясь оптимизму друга, прикурил и с наслаждением затянулся дымом.
— Каширский решил не искушать судьбу. Он предложил подергать сию даму за хвост шагов с пятидесяти.
— Умный человек, Андрюша, умный даже в отхожем месте, куда нас занесла нелегкая, — вздохнул Дроздов, — Уладим наши разногласия без урона для чести, а то Фельдфебеля огорчать нельзя, обидится, запретит стреляться.
— А что в этом плохого? — удивился Морозов, — Так, от армии одни могилы останутся!
— Чего взять с приват-доцента? — улыбнулся подполковник, — В карты играть надоело. За девкой идти верст десять. Водка за душу не берет. На дуэли хотя бы нервишки пощекочешь и, если очень повезет, насладишься райским пением.
Дуэлянты уже были на стрельбище. Каширский прогуливался возле обрыва, нервно курил, а заметив соперника, выбросил окурок и направился к секунданту. Курбыко неторопливо беседовал с пузатой бутылкой виски, и был доволен оставшимися минутами жизни, по крайней мере, на первый взгляд.
— Мое почтение, господа! — угрюмо поздоровался штабс-капитан.
— Вам так же, господин Каширский! — ответил Дроздов и взглянул на Курбыко, который пытался выколоть глаз бородатому мужику в килте, изображенному на этикетке.
— Возможны ли взаимные извинения? — поинтересовался Морозов, уже зная ответ.
— Исключено, — буркнул Каширский, увидев отрицательный жест Дроздова.
Прав подполковник и еще как прав! Примирение без дуэли означало насмешки всех дроздовцев, косые взгляды друзей, откровенное издевательство Курбыко и ему подобных сволочей.
— В таком случае к барьеру, господа! — заявил Морозов и нервно закурил, разломав перед этим две папиросины.
Если костлявая упорно не приходила на свидание, то это не значило, что Фортуна до бесконечности будет охранять идиотов. Надоест переменчивой богине заниматься столь неблагодарным делом и глупец умрет от счастья во время столь долгожданного свидания. Два выстрела слились в один. Пули ушли куда-то вверх, не причинив вреда ни подполковнику, ни штабс-капитану и Морозов облегченно вздохнул.
— Андрей! Завтра господин Каширский приглашает скоротать вечерок и дегустировать настоящего зеленого змия, — объявил Дроздов, подходя к секундантам, — Я лично, не против этого!
— У тебя еще одна дуэль! С десяти шагов, между прочим! — огрызнулся Морозов.
— Стр-реляться гс-пда! — крикнул Курбыко, становясь на четвереньки, — Др-здов трус!
Опираясь на винтовку, штабс-капитан попытался принять вертикальное положение, но снова и снова падал на колени. Невероятная борьба с земным притяжением продолжалась минут десять. Дуэлянт пытался стоять прямо, хотя шторм в голове заставлял выписывать такие «па», которые даже не снились примадоннам императорских театров. Дроздов, с трудом сдерживая смех, наблюдал, как штабус, хищно раздувая ноздри, принял боевую стойку. Не дожидаясь сигнала секундантов, Курбыко выстрелил и, почти не промахнулся. Пуля сбила подполковничью фуражку, отбросив ее на несколько шагов в сторону. Дроздов хитро усмехнулся, извлек патрон из винтовки и презрительно сплюнул под ноги. Каждый испытывает наслаждение по-своему. Дроздов просто отказался от своего выстрела и, право, в этой ситуации девять грамм свинца выглядели куда предпочтительнее.
— Протрезвеет — сам застрелится! — криво усмехнулся подполковник, — Мне пора! Честь имею!
— Сволочь! — очнулся Курбыко, — Стр-реляй!
Штабс-капитан, собрав остатки сил, бросился к обидчику, получил ногой в живот, хрюкнул и отключился. А весть о пикантной дуэли на стрельбище понеслась не только в лагерь дроздовцев, а достигла ушей генерала Кутепова, изучавшего карту севастопольских укреплений. Выслушав адьютанта, «Фельдфебель» устало махнул рукой и задумался. Радоваться прикажете, господа любезные, когда герой «Ледового» похода утратил остатки здравого смысла и не разжалован в рядовые благодаря старым заслугам. Все тут ненормальные: Курбыко спивается, Дроздов ищет приключений на свою голову, Морозов хандрит, а господа штабисты тешат себя мыслями о реванше под стенами Первопрестольной.
Глава 2
«В долине Жизни режет свет глаза,
А пропасть Смерти поражает мраком,
Никто еще на свете не сказал,
Что будет там, куда уйдем мы прахом».