Фигура поклонилась и ответила на языке, от которого повеяло чем-то давним, почти гимназическим. И по-каковски же ты лепечешь, друг сердечный? В ответ пришлось развести руками, показывая, что мертвые языки не оставили в памяти четкого следа. Попытался вспомнить чего-нибудь латинских фраз, но в голову лезла всякая чушь типа: «Ultima ratio regum!» Невидимые глаза посланника сверкнули гневом. И где же такое выкопали? Чашка с недопитым чаем скользнула в руку и был там, ох, не чай, а какое-то, прости Господи, мерзопакостное пойло.
— Это пить? Увольте батенька! Может, и договорчик сообразим кровавенький?
Иная воля без особого труда подавила сопротивление, заставила тело одеревенеть, взглянуть на себя изнутри и таки выпить колдовское пойло.
— звучали слова черного человека,
— Господин Гнедич не Ваш родственник? — усмехнулся генерал и достал початую бутылку разведенного спирта, — Не Ваше зелье, но помогает! Офицеров, весьма опытных в своем деле, я выделил, но… Мы люди военные и выполняем приказы, поставленные четко и без двусмысленностей! С кем все-таки имею честь?
Антон Васильевич сделал глоток, поморщился и вопросительно посмотрел на собеседника, зыбкую тень вместо лица, похожую на кляксу в тетради нерадивого ученика. Посланец узкой черной лентой исчез под потолком, оставив после себя аромат горелой конопли. Генеральские руки потянулись к колокольчику, и денщик появился, словно чертик из табакерки. Чертик чертиком, но от этого хотя бы знаешь чего ожидать.
— Чего пожелаете, Ваше превосходительство? Вас ни для кого нет?
— Именно! Принеси морфию, а то плохо мне! — глотая от нетерпения слова, произнес Туркул и стукнул кулаком по столу.
Денщик поспешно ретировался и вскоре вернулся со всем необходимым. Порция дурмана притупила душевную боль, и стало легче, легче ли? Туркул посмотрел на шприц и усмехнулся, вспомнив давнюю историю с полковником Петерсом. Эх, Евгений Борисович! В Крыму все мы напоминали комок нервов и боялись посмотреть друг другу в глаза. Бред! Мы просто не хотели разделять чужую боль, своей хватало. Палаточный сумрак постепенно превращался в густой разноцветный туман, и сознание погрузилось пушистое безвременье. Заботы свалились в пропасть, а человек стал богом, повелителем своих желаний и рабом мелочных страстишек. Генерал любил и умел побеждать до тех пор, пока очертания Графской пристани не растаяли за кормой транспорта «Херсон».
Призрачный туман собрался в яйцо размером с человеческую голову, и это самое яйцо плавно опустилось на генеральские колени. Туркул удивленно постучал указательным пальцем по твердой золотой скорлупе. В ответ послышался задорный смех, перешедший в рычание монстра, обитателя кошмарных сновидений.
Из глубины шара смотрел совершенно другой Туркул, упоенный убийствами комиссаров, вздергивавший чекистов на виселице Николаевской площади Харькова, прошедший снежные бураны Ледового похода. Зверь жаждал крови, пьянел от мести, упивался самим процессом убийства. И зверь побеждал воющих шакалов, триумфально шествовал по красной площади мимо виселиц с тушками Ленина и Троцкого. Принимал парад генерал Врангель, а рядом с верховным главнокомандующим стоял Михаил Гордеевич Дроздовский!
Бред сивой кобылы! Дроздовский мертв, мертв, мертв… «Мертв!» — выбивали призрачные шаги по камням Первопрестольной. Шар пульсировал, разрастаясь на глазах, а вкрадчивый голос шептал из глубин сознания: «Безумный Туркул! Туркул — чудовище! Туркул - демон!» Демон? Ангелы в белом, черном и красном Россию не спасли, свалились на самое дно Преисподней и стали демонами во плоти, а демон демону глаз не высосет. Яйцо вытянулось в бесформенную колбаску, танцующей гадюкой запрыгало по лежаку, превращаясь в жуткое подобие человека. Еще мгновение и перед Туркулом появился давешний посетитель.
— Из какой же ты преисподней вылез? — пробормотал Антон Васильевич, — Кто ты, черт возьми?
— Что тебе имя мое, таксиарх неразумный? — ответил гость слегка каркающим голосом,