— Чифуля, у меня шпринг1 короткий — до хлеба не дотягиваюсь — подай, пожалуйста…
— Дамочка на скользкой улице упала, как фигуристка на льду, да так перевернулась, аж шпигат2 видно…
— Повариха стала: одной ногой на трапе, другой — на пароходе… А тут волна — кач! — чуть по ДП3 не разорвало девушку…
К счастью, вернулся Серёжа. Работа изменила его. Он стал сдержанным и о чём-то думал. Она поднялась.
— Уже рассвело совсем. Мне надо идти.
— Тебе надо идти? Ты же не работаешь сегодня?
— Мне просто не хочется, чтобы меня здесь видели. Это может повредить тебе.
— Мне это уже не повредит.
— Всё равно. Тебе, может быть, просто неудобно сказать мне, что пора разбегаться. Я помню об этом сама. Не смотри, пожалуйста. Мне надо переодеться и привести себя в порядок.
— Я не смотрю. Я сейчас тоже переоденусь и провожу тебя.
— Если тебе неудобно, я могу пойти от трапа сама.
— Ты очень предупредительна.
— Надо идти.
— Послушай, мы завтра уходим в рейс. Я хочу провести этот день с тобой.
— Ты хочешь так мало?
— Не пытайся меня уколоть. Тебе не идет быть ершистой. Я понимаю, ты нервничаешь.
Она вдруг смирилась:
— Прости. Я, действительно, не знаю, как поступить.
— Тебе неприятно со мной?
— Приятно. Конечно, приятно. Как ты можешь не видеть этого?.. Я просто не знаю, что делать… Я боюсь влюбиться в тебя. Ты не бойся, я только чуть-чуть… Чуть-чуть полюблю и уйду.
— Один не глупый человек сказал: хочешь большего — напрягайся, не хочешь напрягаться — довольствуйся малым.
— Ты это к чему?
Он не успел ответить. Раздался стук в дверь и Васька просунул голову:
— Прошу добро! — лицо его пылало одеколонной свежестью и улыбкой самодеятельного конферансье. — Вижу, что можно! — Распахнул дверь настежь, пропуская смущающуюся подругу, будто по частям: плечо, ножка, грудь в кофточке, покорно прильнувшая к верному спутнику головка, другое плечико и вся грудь! — Кофе готов, влюблённые! — Васька поставил на стол горячий кофейник. — Подруга! Готовь чашки!
Подруга отделилась, частично, от фигуристого спутника, текучей полутенью манипулируя чашками. Чашки стали наполняться кофе, а каюта — ароматом. При этом приклеенная к Ваське Глашенька, успела наклониться и выдать тайное: «Сначала уснул, и я уж подумала: всё — палач умер и казни не будет. Ошиблась я: так казнил, так казнил — просто жить хочется! Спасибо, Танечка!»
Васька был в ударе и пел, играя на публику:
— Увезу тебя я в тундру…
— Увези на Канары, там тепло, — запричитала подруга.
— Это не ко мне. Прости, подруга, я — моряк, а потому — без денег.
— Без денег, Васенька, как без любви — всегда один. — Она отряхнула с его плеча невидимые глазу пылинки.
Он подставил другое плечо:
— А дядя-голубятник учил нас, пацанов, что всё лучшее в жизни прилетает, как голуби на чердак… По любви.
— На чей чердак, Вася? — подруга показывает на голову и смеётся.
— Вася-друг, когда рядом женщина — философия не уместна: готовься в рейс зарабатывать деньги. Понял?
— Понял. А чего тебя капитан вызывал?
— Мастер! Погранцы пришли мзду собрать: ты вчера от трапа ушёл?
— Я только кофе заварил себе, холодно ночью. И кто придёт, если порт под тройной охраной?
— А они говорят: придут посторонние, запустят двигатель, и уведут судно на Канары или до Сингапура.
— Далеко. Все знают. А ты, что сказал им?
— Сказал, что мы винт снимаем на ночь — без винта пароход не уйдёт.
— Как снимаем?
— Так и снимаем. Пришлось повести на кормовую палубу и показать — лежит. Как миленький. Ещё и болтами прикручен. Поверили.
— А что не так? — спросила сообразительная Танечка, заподозрив подвох.
Ответил Васька, довольный, словно пивка глотнул:
— Так это же запасной. Он на любом судне есть, на палубе гниёт, а вот — пригодился…
Таня повернулась и тихо спросила:
— Серёженька, а если я не захочу довольствоваться малым? Если я захочу тебя всего?
— Тогда будем жить на чердаке. Куда голуби прилетают.
— Какой такой чердак на пароходе? Чудаки! Нет такого слова на флоте!
Васька опять входил в роль, достал, как фокусник, из-под руки и разливал из фляжки с бульканьем:
— Содрогаясь, гляжу на отраву, что сквозь грани стакана видно, но по полному римскому праву, коль уплачено — выпью до дна!.. Из флотской классики поэта Кирьянова!