Я зажмурился и запел, замурлыкал как моторчик. Баба Маня точно знает, как спасти разбитое сердце бедного кота. Спрыгнув на пол, я уселся возле своей миски, с вожделением следя за манипуляциями бабушки. Мария Дмитриевна вылавливала из кастрюли круглые тефтельки, разминала их на блюдечке, поливала бульончиком и нахваливала, нахваливала дедушке меня. Судя по её рассказу, мышка, от которой я спас дом была невероятным монстром, расхитителем сокровищ и вандалом, вознамерившимся изгрызть и испортить всё, до чего только доберётся. Дедушка посмеивался в усы и уплетал свои голубцы, поглядывая на меня. Я не обижался, ведь, в конце концов, мышка и впрямь была совсем уж маленькая. Так что пусть дед Егор себе смеётся. Я принялся за еду.
– Знаешь, Маша, я, как только этот сруб20 увидел, сразу понял, что он точь-в-точь под наш проект подходит. И размеры, и стиль. Вот, думаю, Васюта обрадуется. И ведь историческая ценность на лицо – XIX век как-никак. Уж и не думал, что у нас тут где-то такие сохранились. Завтра позвоню хозяину и попрошу поторопиться. Василинка-то на пару дней только приехать сможет. Хочу, чтобы она сама на сборке и присутствовала.
Я встряхнулся и уставился на деда. Тот, как ни в чём не бывало, уплетал свой ужин и, что называется и, в ус не дул, чтобы поделиться информацией с моим заинтересованным лицом, вернее мордой.
– Мряау! – потребовал я больше подробностей и, наступив на горло своей гордости, припал к его ногам. До предела увеличив громкость своего урчания, я принялся полировать его штаны, но он только хмыкал и нахваливал стряпню бабы Маши. Я подёргал лапой его руку, он расхохотался и сказал:
– Гляди-ка, Марь Дмитриевна, что твой крысолов творит. Как бы он меня не съел.
Это было слишком. Я и впрямь обиделся. Дело ведь не в мышке. Эх, да что там говорить. Не ожидал я такого от дедушки. Никак не ожидал. Повесив хвост, я пошёл прочь из кухни. Баба Маша чай заваривала и поддержки мне не оказала, так что вскоре я опять устроился на думочке21 своей и носом к стенке повернулся.
Сон не шёл. Я вслушивался в разговор из кухни, но Егор Гаврилович про стройку и про Василину больше ничего не говорил. Я вздохнул, придвинулся вплотную к стенке шкафа и потянулся мысленно к книгам внутри него. Читать я, конечно же, умел, но не любил на это время тратить. Лишь к одному старинному изданию в этом шкафчике я обращался ежедневно. Увесистая и довольно потрёпанная «Велесова книга»22 служила мне не просто источником информации о былых традициях и верованиях наших предков, а ещё и специфическим прибором для слежения за дальними частями заповедника и прилегающими территориями. Раньше, чтоб воспользоваться ей, я должен был коснуться, а теперь достаточно было просто сидеть рядом, представлять её, чувствовать нутром, и тогда она показывала мне всю нашу Чёрную поляну, и никто из обитателей Изнанки не имел возможности укрыться от меня.
Я вгляделся в искорки, мелькающие в темноте, они расплылись на мгновенье и вернулись к исходным размерам, обретя каждая свой цвет и смысл. Несмотря на поздний вечер и глубокий ровный снег все особенности местности просматривались хорошо. Вероятно, оттого что я лично, на своих двоих, а то и на четырёх излазил вдоль и поперёк всю эту территорию, и теперь каждый камень, каждая осинка и берёзка откликались на мой призыв. Кстати, о камнях. Я всмотрелся в верхний край карты. Там, у берега Чернушки, на пологом заснеженном лугу, алел Анчуткин камень. Чуть выше громоздились камни старой мельничной плотины, они, конечно, не светились, но вокруг сновало много водяных духов и их переливчато-жемчужные блики ложились отсветами на стройку вокруг. Мне бы хоть одним глазком увидеть, что они там делают и тогда…
Дверь тихонько скрипнула, дедушка вошёл и щёлкнул выключателем. По комнате разлился тёплый свет. Егор Гаврилович уселся на диван и похлопал по подушке рядом с собой.
– Ну не дуйся, Вась, иди сюда. Поговорить надо.
Я не шевельнулся. Сделал вид, что сплю. Дед включил телевизор, полистал каналы. По «России» передавали новости. Егор Гаврилович прибавил звук и уселся поудобнее. Пружины старенького дивана закряхтели в ответ.
– Ну, вставай уже, не притворяйся, Василий. Говорю тебе – дело есть.
Я ещё сильней зажмурился и даже морду лапами прикрыл.
– Ну не хочешь, как хочешь, – дедушка поднялся и пошёл к столу у окна. Там под кружевной салфеточкой лежал у нас ноутбук. Егор Гаврилович включил его в сеть, придвинул стул и принялся чего-то там настраивать. Я, конечно, не выдержал. Потягиваясь и позёвывая, словно только проснулся, я приблизился к окну, вскочил на подоконник и оттуда перебрался на стол. Дед, не глядя, сгрёб меня в охапку, потрепал по голове и почесал под подбородком. Я стерпел все эти фамильярности, хотя очень мне хотелось его цапнуть.