Ксюша со звоном смела пустые бутылки со стула и уселась посреди загаженной квартиры Клока. Она отстегнула шлем и поставила его к себе на колени. К ногам Клока подкатилась пустая бутылка, но он подобрал её: видать, заметил ещё каплю плесухи; выцедил последние чёрные струйки бухла в свою щетинистую глотку, поморщился и занюхал рукавом грязной шубы.
– Я те не мизга на каждой волне жопой светить. Грохнут меня, и не один посвист подрежут, а все, сука, три! Три Свиста на шее мандохаю, как Цаца свои побрякухи! Пыранут где-нить в лесу – своё же бычьё пыранёт, и земля мне бетоном!
– Клок и ворон не ловит, и на охоту не ходит? Чё же это у Колечка жрать не че? – едко кольнула Ксюша.
– Я чё, один всё забарбосил? Хрючева на каждой Каланче до хера было! Эти бажбаны, пока майдан барнаулил, без крышака всё сожрали!..
Голод в бандах – такой расклад Ксюшу совсем не устраивал. Скоро зима, если не начать делать запасы, загоны хвоста кинут в мороз, и само Раскаянье мигом развалится.
– И чё ты, к Халдею на цырлах поскачешь? – Ксюша погладила уродливую корку клея на трещине. – Не ведись. Собери все бригады, в одно место вломим, дочешем до Вышки и Крысюков подомнём. Впаривай загонам пока, мол, у Скорбных мяса – мизге на Гарем не перекидать; как возьмут её – отожрутся.
– Не-е, бикса, не катит, – мотнул взъерошенной башкой Клок. – Нахрапы меня поджали: не надыбаю им в два дня жратвы – пошлют Взлётных на хер и свалят к Халдею вместе с бригадами. Кончили воевать, Ксюха, пора с Халдеем по чистому разойтись: мы ему топляка на Вышку, а он нам крысятину свистнет; так до весны и прочилим: Халдей на своей Каланче, а мы на своих.
– Вы себя к весне перемочите. Халдей дубак перетерпит и вломит вам: Крысюки крепко за Право кучкуются.
– Чё щас, за твою войну жопой порваться! – завопил вдруг Колк блажным голосом, резко к ней наклонился и со злобной усмешкой просипел ей в лицо. – Ты нам чё-нибудь из Башенки-то подгони, а, Серебрянка? Давай, подваллохшным фаршмакам таскала, и нам потаскай. Тогда Клок ничего, тогда Клок воевать очень даже согласный! За сладенькое-то чё не повоевать?..
Ксюша перестала поглаживать трещину на забрале и в упор уставилась на Клока. В хмельных глазах крышака играл хитрый блеск.
– Ты это про чё ваще гонишь, Клочара? – ухмыльнулась она уголком губ. – Ты с кутышни, кто у тебя на районе, дань давно собирал?
– Всё уж ободрали, до донца, Ксюх. Мало…
Под комбинезоном у Ксюши пробежался мороз. Она поняла, как надо сделать, чтоб не вестись на тему Клока, ведь одним рюкзаком Центр всё равно не прокормишь, и ход в Башню палить нельзя.
– Я тебе двадцать три Котла кутышей сдам: они весь год жрачку готовили – не мяса, так гриба с них сдерёте. Загонов пошли, куда вам скажу, – сглотнула Ксюша, и тень Башни сильнее надвинулась на неё. – Харчи их нахрапам кинь, пусть бригадами Каланче Скорбной вломят. Как Крысюковый Посвист подрежешь – о голодухе забудете. У кого крысиная волна, тот и город крышует – ведь так?
Клок стопорнул на секунду, не этого он ожидал, но затем довольно расцвёл.
– Лады, Ксюха, подогреем нахрапов. Двадцать три подвальчика, отвечаешь? Сладкая темка. Загон ангишванит, кутышня платит – вот так. Метнёшься за данью с братвой?
– Сами чё, в ложку влупетесь! – рубанула Ксюша. – Слушай и вкуривай, где подвалы...
Она рассказала и о тех Котлах, что разыскала сама, и о тех, что раскрыл ей Тимоха – всего двадцать три скрытых от бандитов подвала, которым когда-то носила еду Серебряна. Ориентиры, улицы, метки – передавая о них, предавая их, Ксюша не сожалела, как камера, что лишь отправляет картинку чужим. Ни лица кутышей, ни серебряные кучки мусора стояли у неё перед глазами, только одна чёрная Башня – столп, который она захватит ради своей же свободы.
Чуть только она рассказала про последний Котёл, как схватила свой шлем и пошла прочь от Клока. В спину ей будто ледяным ветром подуло. Раскрытый секрет, как брошенное дитя, остался наедине с беспредельщиком. Ксюша сама словно своровала чужое, вырвала из тела с мясом, и в страхе бежала домой, но и дома – боялась, и не показывала наворованное, и прятала его глубоко-глубоко в себе, и молчала весь день, только отсиживалась за своей половиной стола и жутко таращилась на сбитую с толку лычку. Нели чувствовала что-то неладное, вилась перед Ксюшей узлами, расспрашивала её так и сяк. Ксюша была готова растерзать Нели, ведь это Нели не предупредила о голоде, это Нели не предсказала, что Взлётные упрутся в Скорбь, ведь это Нели подставила кутышей, а не она!
От Ксюши пёрло таким лютым холодом, что лычка, наконец, пробурчала что-то неловкое и свалила от беды подальше к себе в спальню за дверь. Ксюша поднялась, как на чужих ногах прошаталась в прихожую и зарядила ружьё.