– Кто такая Баба-Яга?
– Баба-Яга костяная нога – мёртвая наполовину, наполовину живая. Живёт в мире мёртвых, но связана с миром живых. Огненная река – граница между мирами. Баба-Яга похожа на чудовище. Иван-царевич поехал к чудовищу.
Ксюша сжалась и опять побледнела.
– Долго Иван-царевич скитался, не пил и не ел. Попалась ему заморская птица с маленькими птенцами. «Съем-ка я одного птенчика».
Ксюша всхлипнула.
– Заморская птица взмолилась, чтобы Иван-царевич не ел её птенчика: «Я пригожусь тебе!» – говорит. Пошёл Иван-царевич голодный. Вдруг видит пчелиный улей. «Возьму-ка я мёда из улья!». Пчелиная матка взмолилась, чтобы Иван-царевич мёда не брал: «Я пригожусь тебе!» – говорит. Пошёл Иван-царевич дальше, наткнулся на львицу со львёнком. «Съем-ка я хоть этого львёночка!».
Ксюша сбежала со стула и бросилась из столовой. Сказку она так и не дослушала. Сейчас, сидя в своём шалаше, она вспоминала жуткую историю, где поля завалены мертвецами, пленников мучают на цепях, людей на куски рубят, реки огненные, а волшебных кобылиц сторожат чудовищные старухи. Страшная сказка Ксюше совсем-совсем не понравилась, но больше всего пугал сам Кощей.
В отличие от сказочного Кощея, этот Кощей сидел в Башне и носа на улицу не высовывал, по крайней мере Ксюша не видела, чтобы он выходил. Цепей, вроде, не было, но Марья-Моревна заперла его в Башне, а вместе с ним попала в неволю и Ксюша. Ксюша задумалась: «А Кощей ей кто?». Он был рядом с первого дня, как только она пробудилась в медпункте, опутанная трубками и проводами, даже глубоко в горло была засунута трубка. Но Кощей не родной отец Ксюше. Кто он тогда? Воспитатель? Учитель? А может быть Кощей просто украл её, как Марью-Моревну, и где-то сейчас скачет Иван-царевич, и Кощей изрубит его на куски, только царевич подойдёт за Ксюшей ко входу, а потом…
Надо было дослушать сказку, чтобы знать своё будущее. Ксюша выбралась из шалаша, побежала по освещённым лампами коридорам к лестнице и спустилась на двадцать пятый этаж. Серая дверь – конец её мира. Каждый уголок на своих трёх этажах Ксюша давно изучила, каждую комнату проверила, иные местечки хорошо обжила, кругом завела тайники недоеденных корок, острых осколков, которыми можно резать диваны и кресла, частей сломанных роботов, тетрадок с чёртиками. Но за серой дверью ждал другой мир – целых двадцать пять этажей вниз.
– Узник! – сказала она, и серая дверь отъехала в сторону. Перед Ксюшей открылась новая лестница, по которой она ещё никогда не ходила. Босоногая узница медленно покралась вниз.
*************
– Родимый, не бросай! Отпустите его, люди добрые, да что сделал он вам! Купец ведь он, торговал по общинам, и только! И только! – заливалась слезами простоволосая баба, хваталась за локти дружинников и волочилась за ними по двору на коленях. Боец в обшитом чешуёй бронежилете отцепил её и оттолкнул прочь в дворовую пыль.
– Пшла отсель, курва! Купец, мать его в сраку, на петлю себе наторговали!
Ворота повалены, застреленная собака протянула лапы у будки, по двору на глазах у семьи ведут прочь отца в одних портках и рубахе. Жену за волосы оттаскивают, двух маленьких сыновей за шиворот держат. Вся дворня по углам жмётся, у управляющего под глазом алабыш раздулся: а не лезь, пёс борзой, под руку дружинникам, пока не по твою душу пришли!
Руки у купца связаны, соседи из окон смотрят, как Говзу из ворот дома выводят. Пропадает Говза! У каждого дружинника на рукаве белая лента повязана – от Берегини. Вчера ночью тряхнули Вановых думцев-советников и воевод, а сегодня с утра за торговый люд взялись. И ведь смотаться Говза хотел, вот и добром телега нагружена, в стойле машина фарами светит – редкость и для богатого. Кому Говза в долг давал, те, конечно, рады-радёшеньки, а иные прикидывают, не удастся ли чего утянуть, когда купчиху с наследничками да слугами со двора выставят, да из Китежа выметут.
Дружинник плохо старшего мальчишку держал. Вырвался малец и мимом мамки через весь двор к отцу кинулся.
– Батя, куды они тя?! Батя беги! Я подсоблю, беги! – вцепился он в тех, кто вёл отца за ворота.
– Ах ты, упырёнок! Куды! – хватил его шедший с отцом дружинник. Мальчонка упал, кровь из носа хлынула, мать в голос заорала. Говза дёрнулся, попёр на дружинников, а его прикладами по лицу и в живот.
– А ну, осади! – крикнул голос, не терпящий неподчинения. Дружинники остановили побои. Малец прорвался к отцу и крепко обнял за пояс. Во двор вступила сама Владычица: по плечам и спине серебряная чешуя горит, венец серебряный под солнцем сверкает, белая машина у ворот дожидается.