— Мы так не договаривались, Данияр. — Отец ослабляет галстук и выпрямляется, тщетно пытаясь взять себя в руки. — Я отмазал тебя от полиции не для того, чтобы ты опять вляпался в дерьмо.
— Я тебя не просил. Если помнишь, ты поставил условия. Я их выполнил. Все. Пункта о звонках и сообщениях не было. — Пожимаю плечами и смотрю ему в глаза.
Нагло.
Как привык.
Теперь он для меня никто.
Ничем не отличающийся от прочих индивидов, человек.
Одна кровь в жилах не дает родства.
Мы еще хуже, чем просто чужие люди. Мы давно перешли в разряд врагов друг для друга.
— По твоему, Данияр, когда я говорил не встречаться с этой оборванкой, имел в виду переход на интернет-общение?! — Орет, выпучивая глаза, напоминая мне немецкого боксера, которому тресни по башке, и очи выпадут из орбит. — Обрываешь любые контакты. Немедленно. — Указывает на телефон, который я по привычке верчу в руке.
— Нет. — Снова пожимаю плечами и убираю айфон в карман джинсов.
— Что значит нет?! — Ревет предок, а я устало провожу рукой по лицу.
— Я не перестану с ней общаться. Ни-ког-да. Точка. — Ударяю для пущей убедительности пальцем по крышке стола.
Для себя я уже все решил.
Люблю ее.
До потери пульса люблю.
Под ребра забралась и поселилась там, не спрашивая разрешения.
О ней только и думал целую неделю, пока пытался решить хоть как-то вопрос с матерью.
Ангел.
Как не просто было уйти из больницы в то утро, когда только начало светать, и я смог увидеть в полной красе, что сделал ее отчим-мразь. Разбитая губа, гематома на щеке, забинтованная грудная клетка. Она такая хрупкая. Такая особенная.
А как дрожат ее ресницы во время сна…
Как она прижимается ко мне, будто я способен защитить ее от любой опасности…
Тяжело развернуться и уйти, зная, что тебя поставят перед выбором, а ведь так и оказалось…
Призрачный идеал Александра Аристова стоял выше чувств собственного сына, и плевать, что я боролся за правильное дело. За беззащитную девочку, которую сам умудрился обидеть…
Делал все, чтобы она не подумала, что я ее бессовестно бросил. Это было не так. Совсем не так.
Пришлось подключить новоявленного братца. Мы даже начали нормально общаться, что больше радовало, чем огорчало. Смс и звонки с передачками приятностей для Цветковой не могли заменить ее саму. Ее присутствие. Голубые глаза, которые способны вывернуть душу наизнанку. Румянец, покрывающий бледные щеки. Это было бесценно.
И в полной мере можно оценить такие вещи лишь в то мгновение, когда человек на расстоянии, и ты не можешь приблизиться к нему, ведь чертов папочка постоянно держит меня на привязи.
— Данияр, я сделал, как ты просил. — Снова холодный приказной тон разлетелся по отцовскому кабинету, пока он пытался взять себя в руки. — Братец этой… девушки обрел семью раньше положенного срока. Хотя по факту, — он вышел из за стола, снял пиджак и кинул его на кресло, — без моего вмешательства они могли рассчитывать только на опекунство в установленные законом сроки.
— Ты выполнил мои условия, я выполнил твои. Мы квиты. — Пожал плечами и смотрел на него, ожидая следующего шантажа.
— То есть, мирно договориться с тобой не получится, — прищуривается, будто сканирует меня на наличие дефектов, — у тебя есть шанс все исправить.
— Не думаю, что я им воспользуюсь, но спасибо за заботу. — Выдавливаю из себя улыбку, пока папочка сжимает кулаки.
Потеряла глыба льда терпение. Прям услада для глаз.
— Если тебя не волнует судьба матери, то продолжай упираться рогом в землю. — Цедит сквозь зубы, а я стараюсь погасить волну ненависти, которая пытается прорваться наружу.
— Тронешь мать, и я выступлю перед прессой с очень интересными новостями.
Усмехается, качая головой и не веря моим словам.
Очень даже зря…
— Хочешь опозорить всю нашу семью?! — Взрывается после зрительного сражения.
— Хочу сказать правду, что нет никакой идеальной семьи. — Поднимаюсь, потому что его нависающее тело начинает жутко раздражать. — Если для этого придется опозориться, то так тому и быть.
— Идиот, — смеется отец, — я вырастил идиота.
— Пожинай плоды своего идеального воспитания. — Кривлюсь, ощущая, как от нервов начинает дергаться верхняя губа и левая ноздря.
— А ты, сын, — усмехается, помещая руки в карманы брюк, — можешь полюбоваться на результат своего очередного непослушания.
Он с таким удовольствием смакует эти слова, что в грудной клетке копошится паршивое чувство.