— Что ещё ты сделаешь? Ударишь? — Перехожу на крик, сцепляя пальцы рук, чтобы Аристов не заметил, как сильно они дрожат.
Меня вообще будто током бьет.
Так жарко.
Никогда не кричала.
Терпела.
Язвила.
Убивала умной фразой, но не орала, как резаная, считая подобное поведение уделом истеричек.
— Не нарывайся, Ангелочек. Я ведь не шучу. — Дан шумно дышит, от чего его ноздри раздуваются, и в другой ситуации я бы посмеялась.
— Мне тоже не до смеха. За сову прилетит, и ты это знал. Ты сделал это намеренно. — Сама не замечаю, как приближаю лицо к его. — Думаешь, раз сынок богатых родителей, то тебе все позволено?!
Аристов усмехается и наклоняется ко мне, заставляя отпрянуть от него.
— А разве нет?
— Нет… — Нервно сглатываю, потому что уж слишком безумно выглядит Дан в этот момент.
— Так докажи обратное. — Он делает шаг ко мне, а я отступаю.
— Не приближайся, — я выставляю руку вперед, но Аристов ее перехватывает и сжимает до боли, — отпусти. Мне больно.
— Прежде, чем открыть рот, Ангелочек, нужно десять раз подумать. Здесь друга твоего нет. Защитить некому. — Дан цедит каждое слово сквозь зубы и даже не моргает.
— Я и сама себя защитить могу. Это ты слабак, раз можешь только кулаками махать. — Выплевываю ему в лицо под бешенный стук своего сердца. — И между прочим, он и твоим другом был. Но ты настолько гнилой внутри, что без него остался.
Аристов издает какой-то странный звук и толкает меня, и все бы ничего, но я поскальзываюсь и падаю прямо на стекла. Вся правая сторона начинает гореть.
— Да чтоб тебя, а! — Громко ругается он и подается вперёд, но в этот момент в помещение входит Валерий Иннокентьевич.
— Аристов, что здесь происходит?! Господи, а что с совой?!
Я поджимаю губы, пока медсестра обрабатывает последнюю рану, вынимая из нее осколок. Мы в кабинете директора, и радости я от этого не испытываю, ведь последние полчаса он орал так, что уши в трубочку сворачивались. Даже Елена Владимировна молчала.
— Третье сентября, — Валерий Иннокентьевич с тяжелым вздохом потирает лицо, а я боюсь посмотреть в сторону завуча, которая скрестила руки на груди и стояла за Аристовым, — а вы уже успели выделиться. Драка, раз. Сова, два. Еще одна драка с последствиями, три. Данияр, как ты вообще мог так поступить?
— Это случайно вышло. — Говорю я, потому что Дан упорно молчит, только супится и нагло дырявит меня зелеными глазами.
— Случайно… — Повторяет за мной директор, а я киваю, глядя на забинтованную руку и ногу.
Пара глубоких порезов и до ужаса много небольших. Даже уху и тому досталось. Спасибо символу школы.
Блузка теперь окончательно испорчена.
Я провожаю взглядом медсестру и боюсь представить, какое наказание будет на этот раз.
— Я бы вас исключил, не думая, что и нужно было сделать еще в прошлом году. — Валерий Иннокентьевич поднимается, поглаживая лацканы пиджака. — Но вас спасает, что вы выпускники, и на следующий год я перекрещусь, потому что вас не увижу. — Он подходит к Елене Владимировне и внимательно смотрит на нее. — Раз у одного проблемы с самоконтролем, а у другой — с налаживанием контакта, тогда я отправляю вас к психологу.
— Что?! — Фыркает Дан, складывая руки на груди. — Из-за того, что у нее координации ноль, я должен идти к мозгоправу?! Да вы издеваетесь?!
— А у вас, Данияр, выбор не так велик, — директор наклоняется к однокласснику, опираясь на спинку стула руками, — либо к психологу завтра, либо мы прощаемся, иначе до вас не дойдёт.
Я наконец решаюсь взглянуть на мамину подругу, и она кивает, чтобы я соглашалась. А что сделаешь, если я виновата?
— Завтра после уроков отправляетесь к Жанне Григорьевне. Потом будем думать, что дальше с вами делать. Свободны. — Директор возвращается за стол, а я тут же поднимаюсь.
По взгляду Елены Владимировны понимаю, что поговорим мы позже, поэтому спешно прощаюсь и вылетаю из кабинета. Лучше психолог, хотя Аристову он вряд ли поможет.
Кожа горит, и даже прохладный воздух не помогает. Снова начинаю злиться, но уже на себя. За то, что не смогла сдержаться. Сорвалась и получила. Что ему этот психолог?
Папа денег отвалит, и все забудется, а мне пометку оставят в личном деле…
На ватных ногах иду к остановке и прыгаю в автобус. На душе гадко, и даже пара слезинок скатывается по щекам.
Снова пытаюсь убедить себя, что все будет хорошо. Без черной полосы не бывает и белой. Все закономерно.