Сам не замечаю, как резко вскакиваю, и стул с грохотом падает на пол.
— С удовольствием. — Цежу, опираясь руками о край стола, после чего разворачиваюсь и замираю от его дальнейших слов.
— Только учти, что твоя мать в этом случае перекочует в соответствующую больницу. — Спокойно говорит, будто никогда с ней и не жил. — Тебе придется самому покупать ей лекарства и снабжать карманы докторам. — Не двигаюсь, скрипя зубами с такой силой, что челюсть немеет. — Решай, Данияр.
Медленно поворачиваюсь и смотрю в холодные глаза, наблюдая, как отец равнодушно поглощает десерт. Хочется подбежать к нему, схватить за грудки и трясти, пока в нем не появится хоть что-то от нормального человека, но я лишь стою на месте. Внутри все огнем горит. Эгоизм борется с совестью, и последняя побеждает.
— Успокоился? — Отец вытирает рот салфеткой и смотрит на меня. — Напоминаю, мы договорились о том, что ни одна душа не узнает о подробностях смерти Алисы, и тем более о местонахождении Валерии. — Крепче сжимаю кулаки и чувствую, что слишком близок к взрыву. — И твой бокс, — он потирает ладони, — это развлечение. Заканчиваешь школу и уезжаешь за границу. Место уже ждет.
— Я похож на экспериментальную крысу?
— Это для твоего же блага. — Снова спокойный тон, словно в его груди нет сердца, а вместо него поставили механическую установку. — Не нужно создавать проблему там, где ее нет, Данияр. Разговор окончен.
Делаю пару шагов в сторону стола, но останавливаюсь, когда брови отца вопросительно поднимаются.
Что я могу предъявить?
Ничего.
Продолжу доказывать свою точку зрения и окажусь на улице в лучшем случае, а в худшем потяну туда больную мать. От воспоминаний неприятно сосет под ложечкой, и я ухожу к себе.
Впереди еще тренировка у Аристарха, но я не контролирую себя, оказываясь в спальне. Хочется все крушить от собственного бессилия. Хватаю стул и кидаю его в стену.
Легче не становится.
Прижимаю ладони ко лбу и пытаюсь успокоиться, но от этого еще хуже, потому что я не могу так поступить с мамой.
Не могу.
На нервах подлетаю к стене и начинаю бить о нее кулаками. Наплевать, что разбиваю их в кровь. Просто хочу избавиться от адских картинок, пролетающих перед глазами…
Мне больно.
Не понимаю, что происходит.
Стою на кладбище и смотрю, как гроб опускается в яму.
Создается впечатление, что нахожусь в какой-то параллельной вселенной, но не в своей жизни.
Рядом раздается надрывистый плач.
Мама…
Рыдает навзрыд и, когда начинают кидать землю, рвется вперед с неразборчивыми криками.
Валентина и кто-то из пришедших на похороны оттаскивают ее, а я, словно идиот, продолжаю стоять на месте и пялиться на происходящее.
Боль сменяется жутким чувством вины.
Я не выдерживаю.
Разворачиваюсь и ухожу, не обращая внимания на отца, который холодно приказывает мне остаться, а Валентине увести мать с кладбища.
Перехожу на бег и теряю связь с действительностью.
Бесцельно брожу по городу, стараясь избавиться от тупой боли в районе сердца.
Не получается.
Возвращаюсь домой и по зову совести плетусь к матери.
Долго стучу в дверь, но она не открывает.
Липкий страх пропитывает каждую клетку организма, и я зову ее.
Бесполезно.
Выбиваю дверь в спальню и взглядом ищу маму, но ее нет. Слышен лишь шум воды из ванной.
Сердце бешено стучит, но я иду туда. Медленно открываю дверь, и тело пронизывает паника.
Мать лежит в алой воде, которая начинает литься через края ванны. Она не шевелится, а я ору во все горло. Зову на помощь и одновременно вытаскиваю ее…
— Данияр… — Голос Валентины врывается в сознание, и перестаю дубасить твердую поверхность. — Господи… — Она растеряно смотрит на мои руки, а я поворачиваюсь к стене спиной и стекаю по ней на пол, потому что внутри все оборвалось.
Он не оставляет мне выбора.
Никакого.
Как и Алиске…
— Все нормально. — Говорю женщине, которая суетливо лезет за аптечкой, ставшей постоянным жителем в моей комнате, и разжимаю кулаки.
— Вижу, — Валентина хмурится и опускается передо мной на колени, без вопросов приступая к обработке свежих ран, — Данияр… — Она тяжело вздыхает, продолжая орудовать бинтами и перекисью.
Ничего больше не говорит.
Что тут скажешь?
Отец — бездушный кусок железа, а мать — психичка.