— Обстоятельства самые обычные. Единственное, что выходило за рамки обыденности — безвременная кончина и погребение лабрадора Фредика.
— Ну, о похоронах газеты писали с разной степенью смакования. Пожалуйста, Георгий Максимыч, расскажите о том, что в прессу не попало.
— Уведомив о кончине четвероногого любимца, мадам Шушакова обратилась к нам с ходатайством, чтобы ей дали возможность лично проводить покойного в последний путь, но, получив отказ, не настаивала…
— Ну да, эта фотография обошла всю нашу желтую прессу: катафалк отъезжает, а Ольга Ивановна в черном платье и своем любимом цветастом платке с балкона машет вослед, — подхватил Щепочкин. — Очень трогательная картинка. А вы не выясняли, где в это время находилась ее дочка, Ольга Ивановна-младшая?
— Ее в это время дома не было, — сообщил Рыжиков. — Ольга находилась в загородной усадьбе Шушаковых, где ожидала останки Фредика, дабы предать их земле. А затем отправилась в некий собачий питомник, где приобрела для матери собаку той же породы. Все это заняло порядка трех дней, и когда гражданка Шушакова-младшая воротилась в отчий дом, то свою матушку там не застала, о чем незамедлительно сообщила нам.
— И что, Ольга Ивановна-старшая так и исчезла, будто под землю провалилась? — с недоверием спросил Щепочкин.
— Нет, не под землю, — ответил инспектор. — В тот же день, когда дочка обнаружила ее пропажу, безутешная вдова объявилась в Лондоне. Так сказать, по натоптанным следам Герцена и Березовского.
— Ну, тогда мне все ясно, — заулыбался Щепочкин. — Ольга Ивановна-старшая покинула особняк, извините, в гробу, предназначенном Фредику, а Ольга Ивановна-младшая, чуть подгримировавшись и набросив знаменитый цветной платок, вышла на балкон и изображала свою мать. Потом уехала из города, а когда узнала, что ее мамаша благополучно достигла брегов туманного Альбиона, то вернулась и заявила о ее пропаже.
— Да, вроде бы сходится, — должен был согласиться Рыжиков, настолько это объяснение казалось убедительным. — И главное, теперь даже ее выдачи так просто не потребуешь! Ведь Ольга Ивановна корчит из себя чуть ли не политэмигрантку, жертву произвола, а в подтверждение всюду размахивает статейкой, которую накатала эта московская репортерка, Надежда, как ее, фамилию все не запомню…
— Чаликова? — как бы между прочим подсказал Вася. (Надеждой Чаликовой звалась журналистка, одна из главных действующих лиц Абариновой-Кожуховой).
Инспектор как-то странно и чуть искоса посмотрел на Василия:
— Нет-нет, не Чаликова, как-то иначе. Ну и черт с ней. Если вдовушка не виновата, то пускай наслаждается заслуженной свободой на вольном Западе. А коли виновата, так пусть англичане с ней маются.
— Да уж, Георгий Максимыч, железная логика, — усмехнулся Щепочкин.
— По правде сказать, мне во всей этой истории жалко одного — Фредика, — нахмурился Рыжиков. — Выходит, чтобы провернуть монтекристовский побег, эти мерзавки убили своего любимца! Ужас какой-то. И потом, если вдова уехала в гробу, то куда же они девали труп собаки?
Василий уже отворил рот, чтобы высказать свое мнение и по этому поводу, но тут раздался резкий голос Святослава Иваныча:
— Ну вот, милейший Герцен Бардакович, надеюсь, вам ясна концептуальная канва вашей роли в свете широкой панорамы всего замысла! А теперь с места в карьер пройдем самую первую сцену. Господин Городничий, хватит вести посторонние разговоры, возвращайтесь взад на сцену и в образ.
Рыжиков с облегчением кивнул Щепочкину и картинно лег на стол посреди сцены, задрав ноги чуть не к потолку — по замыслу Святослава Иваныча, знаменитый монолог Городничего «Господа, я пригласил вас, чтобы сообщить вам пренеприятнейшее известие» он должен был начинать именно в таком положении.
А Вася Щепочкин, который как Держиморда в этой сцене занят не был, задумался над тем немногим, что ему удалось «вытянуть» из инспектора. Не меньше раздумий вызвала необычная скрытность Георгия Максимыча — обычно он бывал с Василием куда разговорчивее.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
ДАМА С СОБАЧКОЙ БАСКЕРВИЛЕЙ
Запершись в туалете, Ибикусов извлек свой знаменитый мобильник и позвонил на коммерческую радиостанцию «Икс-Игрек-Зет-плюс» ведущему Якову Кулькову, который, едва заслышав знакомый голос, с радостью пустил его в прямой эфир передачи «Ночной кошмар». Выдержав многозначительную паузу, Ибикусов начал:
— Всем, всем, всем! Имеющий уши да услышит. Говорит Ибикусов из особняка банкира Грымзина. Ползучий переворот, о котором я столько говорил, наконец-то начался. Начался этой ночью. И начался в доме Грымзина под аккомпанемент генеральной репетиции завтрашнего благотворительного спектакля. Темные силы похитили жену хозяина дома, оставив от нее лишь панцирь черепахи Тортилы. Уже нет сомнений, что Лидия Владимировна стала жертвой ритуального приношения тем идолам, которые хотят захватить власть в нашем городе, а затем и во всем мире. Не удивлюсь, если ее окровавленные останки завтра мы увидим на центральной площади Кислоярска. Далее, некто неизвестный совершил нападение на исполнительницу лисы Алисы, проломил ей череп, и ее, посчитав мертвой, отвезли в морг. Морговские эскулапы пытались ее изнасиловать с тем чтобы в дальнейшем расчленить и съесть, а кровью запить, и лишь чудом ей удалось сбежать из этого дикого дома. Но вернулась она в другой дикий дом — в Грымзинский особняк, и не нужно быть ясновидящим, чтобы предсказать ее дальнейшую судьбу. Пассивность присутствующих в доме инспектора милиции Столбового и его подчиненных наводит на мысль и на их причастность к этим темным силам. Не сомневаюсь, что следующей жертвой стану я — единственный человек, имеющий смелость открыто говорить о бесчинствах, творящихся в нашей стране. Я воочию вижу, как они перережут мне глотку, а потом, насладившись потоком моей крови, разрубят тело на куски, освежуют и съедят под стук барабанов, обитых моею же кожей. Поэтому, чтобы не допустить вакханалии насилия во всем городе, вы, дорогие земляки, обязаны принять меры. Берите оружие, вилы, топоры, и идите на Незнанскую улицу кдому Грымзина. Лишь решимость всего общества противостоять темным силам способна заставить их отступить. И если вы больше не услышите моего голоса, то знайте: люди, я любил вас — будьте бдительны!
Ибикусов сунул телефон в карман и в задумчивости присел на унитаз. «Все, это за мной, пришел мой последний миг», подумал репортер, заслышав, как ломятся в дверь. Ибикусов встал и со вздохом обреченности откинул крючок.
— Ну, убивайте, злодеи, — спокойно сказал он. — Я не страшусь ни вас, ни смерти.
На пороге, поддерживая пышный песцовый хвост и переминаясь с ноги на ногу, стояла поэтесса Софья Кассирова.
— Ах, извините, я не знала, что занято.
— Да ничего страшного, — ответил разочарованный Базилио-Ибикусов и побрел в залу.
Когда Гробослав в разговоре с Надеждой предположил, что она приехала из Москвы, чтобы написать репортаж об историко-ролевом клубе, он был довольно близок к истине. Но и Надежда, ответив, что вообще-то она журналистка широкого профиля, тоже не очень сильно кривила душой. Хотя в действительности круг ее интересов был еще шире — оказавшись занесенной из московской круговерти в небольшой провинциальный город, она обнаружила, что и в провинции жизнь порой бурлит не хуже, чем в блистательных столицах.
Естественно, Надежда не могда пройти и мимо таинственного исчезновения Ольги Ивановны Шушаковой. Многочисленные версии, выдаваемые местными газетами и радиостанциями, Надю не очень удовлетворяли — их фантазии не простирались далее подземного хода, прорытого еще покойным Иваном Владимировичем, или банального подкупа стражников. А Наде хотелось знать истину — даже не для очередной сенсационной статьи, а, скорее, для себя.