— Как скажешь, любимый, — Ольга жарко поцеловала Григория Алексеевича прямо в губы. — Знаешь, я сегодня так счастлива, что готова любить весь мир, всех людей!
— И даже ди-джея Гроба? — усмехнулся Григорий Алексеевич.
— И даже его! Не один же он виноват в том, что он такой.
— Это верно — не один, — подтвердил Семенов. И глянул на старинные часы с позолоченным маятником. — Как раз десять, только что началась его передача «Предполуночный эфир». Не хотите послушать?
Сказав это, Григорий Алексеевич вовсе не предполагал, что Ольга Ивановна согласится. Но Ольга Ивановна, почувствовав, что Григорий Алексеевич просто хочет ее немного поддразнить, будто несмышленую девочку, упрямо ответила:
— Да, хочу!
Делать нечего — Григорию Алексеевичу пришлось включить приемник. И из дорогих стереоколонок карельской березы, сделанных по индивидуальному заказу покойного Ивана Владимировича, полился противный голосок ди-джея Гроба:
— Итак, дорогие слушатели, мы только что осветили три вопроса, долгие годы волнующие умы всех нас, то есть всей многострадальной российской интеллигенции: кто виноват, что делать и беременна ли Пугачева. А если да, то от кого. А теперь перейдем к менее актуальным вопросам общественной жизни нашего города. Как всегда, мы ждем ваших звонков, на которые попытаемся ответить в прямом эфире. А так как звонков пока что нету, то я хотел бы сказать пару ласковых слов об обстановке в городе. Как вы уже наверняка догадались, речь пойдет о коррупции в высших слоях городского общества, по сравнению с которой даже предполагаемое убийство банкира Шушакова его супружницей кажется пустяком, недостойным нашего внимания. Тем более, что вдовушка, кажется, все-таки не при чем — банкир и впрямь откинул коньки естественным способом. Поэтому, если Ольга Ивановна-старшая в славном граде Лондоне, что на брегах туманного Альбиона, сейчас слушает «Голубую волну», в чем я ни на миг не сомневаюсь, то я хотел бы принести ей извинения и искренние соболезнования по случаю двух невосполнимых утрат — Ивана Владимирыча и Фредика.
— Ну вот видите, Григорий Алексеич, даже у этого фигляра иногда совесть пробуждается, — с победным видом произнесла Ольга. — Завтра же пошлю маме депешу в Лондон, чтобы возвращалась!
— Решать, конечно, вам, Ольга Ивановна, однако я бы на вашем месте не торопился, — осторожно возразил Григорий Алексеевич. — Может быть, все это лишь уловка, чтобы вернуть ее, так сказать, в добровольном порядке. А потом вдруг «обнаружатся» некие дополнительные обстоятельства, и вашу матушку запрут уже не под домашний, а под самый настоящий арест.
— Надо же, а я и не подумала, — сокрушенно развела руками Ольга. — Что бы я без вас делала!
— Совсем пропали бы, — Григорий Алексеевич шутливо погладил невесту по голове.
А ди-джей Гроб продолжал вещать:
— Речь, как я сказал, о другом — о коррупции, пронизавшей весь наш город сверху донизу. Под верхом я имею в виду нашего мэра и его, извините за выражение, камарилью. Они чувствуют, что их время вот-вот пройдет, и поэтому воруют уже по-черному, без оглядки на закон и уж тем боле на такой пустячок, как общественное мнение. Как мы знаем, через несколько месяцев состоятся муниципальные выборы, и у нынешних «отцов города» нет ни малейших шансов удержаться у власти. Вернее, не было, пока был жив Иван Владимирыч Шушаков. Конечно, и он был далеко не безупречен в смысле законности и правопорядка, но только покойный олигарх, с его миллионами и пиар-ресурсами, мог на выборах составить конкуренцию нынешнему вору. Простите, мэру.
— Что за чушь! — не выдержала Ольга. — Папа ни разу и не заикался, что хочет стать мэром!
— А не потому ли господин Шушаков так скоропостижно скончался незадолго до начала предвыборной кампании? — продолжал «поливать» неугомонный Гроб. — Не в этом ли направлении следует покопаться нашей славной милиции? Впрочем, к нам поступил телефонный звонок. Алло, мы вас слушаем, вы в прямом эфире. Пожалуйста, представьтесь.
— Меня зовут профэссор Каширский, — зажурчал в динамиках приятный бархатистый голос. — Я психотэрапэут и ученый широкого, можно сказать, энциклопедического склада…
— Как он сказал — Каширский? — удивленно переспросил Григорий Алексеевич.
— А что, вы с ним знакомы?
— Да нет, просто где-то слышал. Или даже читал в «Науке и жизни». Только там его, кажется, звали как-то чуть по-другому…
— Слушая ваши передачи, я пришел к выводу, что в них непропорционально высока концентрация темной энэргии, выплескивающейся в виде так называемой «чернухи», — наукообразно вещал профессор Каширский, — и в качестве своего рода противоядия хотел бы попотчевать уважаемых радиослушателей своими целебными устаноуками.
— Одну минуточку, господин Каширский, — с трудом перебил психотэрапэута-энциклопедиста ди-джей Гроб. — Большое вам спасибо, но, к сожалению, подобные сеансы не совсем вписываются в формат нашей передачи. Однако на радио «FM Голубая волна» есть немало программ, куда вас охотно пригласят. Не могли бы вы перезвонить мне после двенадцати?
— Непремэнно позвоню, — охотно отозвался Каширский. — Как говорится, почту за честь.
— А мы продолжаем нашу передачу «Предполуночный кошмар». То есть, пардон, «Предполуночный эфир». Это была оговорка по Фрейду. А если бы я сказал «Предполуночный дозор», то это была бы оговорка по Лукьянеко. Ха-ха, шутка. И специально для наших дорогих слушателей мы зашпулим ваш любимый шлягер «И целуй меня везде, восемнадцать мне уже», после чего продолжим ковыряться в наших общественных язвах.
Однако с первыми аккордами бессмертного шедевра вокально-инструментального искусства Ольга Ивановна решительно выключила радио: любимое занятие ди-джея Гроба ее совершенно не привлекало, а вот слова песни она готова была осуществить прямо здесь и сейчас, вместе с Григорием Алексеевичем, хотя возраст новоявленной банкирши давно миновал число, указанное в шлягере.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
РАЗМЫШЛЕНИЯ К ИНФОРМАЦИИ
— Татьяна Борисовна… Семен Петрович… Там, там… — запричитала баронесса.
— Подождите, Хеленочка, сейчас позовем хозяина, — перебила ее Татьяна Петровна, но тут по скрипучей деревянной лестнице со второго этажа собственной персоной спустился Иван Покровский. На нем был все тот же старенький свитер, а в руках он держал гусиное перо и мелко исписанный лист бумаги.
— Вы живы?! — хором удивились баронесса и Чаликова. Иван же Покровский ничуть не удивился:
— Извините, что покинул вас в самый разгар поминок. Тут на меня, знаете ли, снизошло вдохновение — вот послушайте. — И господин Покровский с чувством зачитал:
— O нет, не дорожи любовью мертвеца,
Прошедшего свой век нелегкий до конца
Достойной поступью велением Творца.
Что есть любовь и жизнь? — один лишь прах и тлен,
Чреда ненужных чувств, да низкой страсти плен…
— Значит, это были не вы! — догадалась Чаликова. — Ах, извините, что перебила.
— Да ничего страшного. — Покровский свернул листок в трубочку и сунул перо за ухо. — В каком смысле не я?
— Не вы лежите с пулей в голове на краю кладбища, — пояснила Хелен фон Ачкасофф.
— A, так это, наверное, призрак бедной Аннушки, — сообразил помещик.
Драматические обстоятельства, при которых впервые встретились сыщик-любитель Василий Щепочкин и московская журналистка Надежда Заметельская, были отчасти схожи с теми приключениями, что столкнули нос к носу литературных персонажей Василия Дубова и Надежду Чаликову. Правда, произошло это не в «фэнтезийном» «Холме демонов», а в детективно-приключенческом романе «Искусство наступать на швабру». В книге между главными героями сразу возникли доверие и симпатия, даже нечто большее. Справедливости ради нужно отметить, что госпожа автор, увлекшись приключенческой канвой, отодвинула (и, может быть, напрасно) лирическую линию их отношений далеко на периферию своего повествования.