Стив явственно представил себе, как врывается в толпу врагов, потрясая боевым топором, и рубит направо и налево, СТРАШНО И БЕСПОЩАДНО. Оружие блестит от крови в неверном свете факелов, его темные глаза полыхают гневом, а ноги топчут тех жалких неудачников, которые не успели отползти в сторону. Гоблины бросают свои смешные бесполезные мечики и с отвратительным визгом разбегаются, кто куда. Но никто не уйдет живым, потому что они неосмотрительно встали на пути у Стивана из клана Утгартов, Великого Стража. Эх, вот если бы случился какой-нибудь налет, чтобы как следует помахать топором напоследок, пока не началась эта странная взрослая жизнь…
— Эй, дварф, вилки закончились. Я хотел бы все-таки знать…
— Неси ложки. И пива.
— Но, господин хороший, у меня в трактире не останется столовых приборов! А денег ваших я еще не видел — откуда мне знать, что они у вас действительно есть?
— Тебе недостаточно моего слова?
— Нет-нет, ну что вы сразу сердитесь. Я знаю, знаю, что дварфы — очень честные и порядочные, я ни секунды не сомневался в вашей платежеспособности, но рассудите сами…
— Ты мне уже почти надоел. Будешь продолжать?
— Но если так дальше пойдет, посетителям придется есть руками!
— Я даю тебе ровно минуту на то, чтобы ты принес мне пива и оставил меня в покое. Не успеешь — голову оторву.
— О господи… Как прикажете.
Нет, нельзя сказать, что судьба обиджала Стива, не давая ему повоевать. Гоблины нападали довольно часто, но разве это считается? Эти мерзкие зеленые твари понятия не имеют, что такое военная дисциплина, командная работа, организованная атака…
Когда-то община была против того, что Утгарты селятся отдельно: чем ближе друг к другу, тем безопасней. Но время показало, что этот клан не так уж легко испугать. Богатство, сила, сплоченность стали символом Утгартов, а труд и независимость — девизом. Да, Стиван по праву гордился своим родом. Старейшины знали, что делали, когда отправляли молодняк на военную службу прежде, чем основательно обучить горному делу. Кокой толк выйдет даже из самого лучшего дварфа-горняка, если он не умеет постоять за себя и защитить свою семью? И молодые учились — делая страшные глаза — рубить и калечить, дробить кости и сносить головы, а если сломался топор, душить голыми руками. Плевать, что о них говорят другие. Где теперь надменные хрупкие эльфы с их презрением к грубым дварфам и трепетным отношением к жизни? Могут они похвастаться такой же силой, таким же богатством?
Стив презрительно хмыкнул и покрепче перехватил топорище. Гордость за свой народ переполняла его. Действительно, разве есть на свете, кто лучше дварфов?
Время близилось к полуночи. Сегодня ответственная ночь: почти весь род на празднике в главном поселении, на страже оставили самых крепких и надежных. Стив мечтательно вздохнул: вот бы случился налет! Он каменной стеной встал бы на пути врага, и гоблины не дошли бы даже до начала жилых строений. Мать осталась дома, она что-то болеет в последнее время. Отец повздыхал, повздыхал и тоже не пошел на праздник. Стив смущенно улыбнулся. Его родители, как маленькие: до сих пор краснеют, если кто-то застает их за поцелуем, держатся за руки, хитро переглядываются… Кажется, взрослые уже, почтенные дварфы, а все туда же…
Сейчас, наверное, мама рассказывает младшим сестренкам какую-нибудь древнюю байку, например, про Ведьмин Глаз, или еще что-нибудь в этом роде, а отец смотрит на них и усмехается в бороду. Вот было бы смеху: тут нападение, лязг оружия, гоблины, — а они сказки слушают! Отец, наверное, стал бы пунцовым с досады и так двинул бы пудовым кулаком об стол, что тот раскололся бы на две половинки. Эх, жаль, что такого не будет! В принципе, проявить себя можно будет и как-нибудь по-другому, в конце концов, на что ему крепкие руки и славный топор?! Недаром его, Стивана из клана Утгартов, считают отчаянным малым и порядочным сорвиголовой. Даже папаша Утгарт как-то обмолвился, что сам он в молодости не был таким шалопаем, как Стив. Разве это так уж плохо? Стиву не нравилось, как медленно и степенно принимаются решения в общине. Это все потому, что за всех все решают старые усталые вояки, которым уже не солидно много суетиться. Уж чего проще: решил — сделал! Он, Стив, так всегда и поступал, и пока что ничего плохого не случилось. Зато всегда, когда затевалась драка, его можно было найти в самой середине. А как же иначе? Ведь он же из Утгартов!
— Господин дварф — не знаю, как вас величать — уже за полночь. Вы так и будете здесь сидеть?
— А тебе что за дело?
— Простите великодушно, но у меня в погребе уже почти не осталось пива, а на кухне — столовых приборов. Может, вы как-нибудь обуздаете свою жажду бессмысленной деятельности? А за одно было бы неплохо заплатить за выпивку и попорченное вами имущество. Вряд ли вас обрадует сумма, но вы так сами хотели, вольному — воля, в моем трактире каждый посетитель — царь и бог, если он, конечно, не размахивает топором… О боже, господин дварф, я не имел в виду ничего такого, ради бога, положите топор, не надо крушить мебель, я просто так, заболтался с уважаемым посетителем, совсем забыл, что у меня срочные дела на кухне… Вам что-нибудь принести?
— Пива.
— Сию секунду, уже бегу, бегу!..
Стив любил горы. Конечно, ведь он же дварф! Какой дварф не любит гор? И все-таки… Было невероятно интересно, что там, за лесами, — ведь есть же города, селения, какие-то другие нравы и обычаи. Есть, например, славный город Бристоль, в котором, смешно сказать, уживаются рядом люди, эльфы, гномы, дварфы… Говорят, там даже есть дроу, хотя это уже полная бессмыслица. Черта с два с ними можно ужиться. Те еще подонки. Ну и гоблины, конечно. Им вообще в этом мире не место. Стив нахмурился и крутанул топор. Пусть только сунутся, он им покажет, где дроу зимуют…
«Не зевай на часах, ворона! — весело окликнул его напарник. — А то гоблины мимо тебя целым полком промаршируют и бороду тебе сбреют, а ты не заметишь!» Стив дернулся, но промолчал. Самое гиблое дело — устраивать свару на дежурстве. Но уж потом он с этим шутником побеседует по-своему, — чтобы его бороду не трогал. Для дварфа борода — святое. Какой же это мужчина без бороды, стыд, да и только. Никогда не одобрял странного человеческого обычая — бриться. А уж об эльфах и говорить нечего, те вообще, гладкие, как лягушки. Брр, гадость какая. А еще считают себя умнее и краше дварфов. Да с тобой, если ты безбородый, ни одна дварфская девчонка дела иметь не будет, даже самые сопливые и глупые — засмеют, не отмоешься. Стив погладил бороду и хмыкнул. Настроение как-то сразу и безнадежно испортилось. Ну да, все гуляют, пьют пиво, щиплют девушек за бока, один он с горсткой таких же невезучих стоит на часах и таращится в ночь. Скучная штука — служба… Скорей бы уж начали обучать горному делу, а то ведь так и заплесневеть недолго, зевая на дежурстве. Темно и тихо. Скорей бы ночь закончилась…
Стив секунды ослеп и оглох, когда два огненных шара один за другим с грохотом врезались в тяжелые створки ворот и раздробили их в щепки. На дварфа посыпались куски дерева и каменная крошка, загорелась одежда. Стив перекатился в сторону, вскочил на ноги, вслепую замахиваясь топором, и закричал, что было сил: «Тревога!» Ночи больше не было. Был огонь, мелькали зеленые фигуры, свистели арбалетные болты, кричали караульные. Потом перестали. Они умолкали по одному, пока Стив, пробиваясь к разрушенным воротам, рубил направо и налево, СТРАШНО И БЕСПОЩАДНО. И не было мыслей, не было сердца, воли и чувств, — только руки и налитые кровью глаза, которые все не успевали остановиться на ком-то одном, сосредоточить свою ярость. Стива оттеснили от ворот. Что-то происходило не так, как в обычных пограничных стычках, когда гоблины набегали беспорядочной толпой и быстро рассеивались, получив достойный отпор. Острое недоумение маячило за правым плечом Стива, не желая сдавать позиций. Оно летело, сидя верхом на арбалетных болтах, и все никак не могло попасть. Недоумение пряталось за спинами нападавших, и Стив рубил его, разваливая гоблинов пополам, скользя на их и своей крови, и все не мог понять, почему ворота, вернее, то, что от них осталось, становятся все дальше и дальше. Перед глазами полыхал огонь, а в нем мама рассказывала младшим сестренкам сказку о Ведьмином Глазе. И отец глядел на них остекленевшими глазами, добродушно усмехаясь перерезанным горлом.