Сядь ко мне, сыночек, на колени,
Нынче я — твоя ворожея.
Это — солнце, а вот это — тени…
Будет ли судьба светла твоя?
Осенью становятся плодами
На деревьях нежные цветы.
Как плоды, и ты растешь… С годами
Чем родимый край одаришь ты?
Маме нужен лишь один подарок,
Лишь одно от сына мама ждет,
Чтобы счастлив был ты,
Был бы ярок
Каждый год твой, слышишь, каждый год!
Сядь, мой милый, к маме на колени.
Камушки нам говорят не зря.
Это — частый лес, в лесу — олени,
Беркут в небе кружится, паря.
Молит мама, чтоб под облаками
Сын парил, чтоб был высок полет.
Песнь какую, вы скажите, камни,
Милый сын для Родины споет?
У судьбы прошу я неустанно
Сладостного дара одного,
Чтобы полюбилась Дагестану
Эта песня сына моего!
* * *
Так пела мама, на камнях гадая,
И множество таких же матерей
Молили, чтоб в родимом нашем крае
Жилось их детям легче и светлей.
Чтоб молния не поджигала крова,
Чтоб множились стада и табуны.
Чтоб дети были сыты и здоровы.
И, главное, чтоб не было войны!
А там, вдали, на западной границе
Готовятся войска не на парад.
Там блещут каски, сапоги скрипят…
А может быть, тебе все это снится?..
2
Растут сыны. Их у тебя четыре.
Ты охраняешь мирный наш очаг,
Не зная, что в чужом, далеком мире
Взят на прицел давно наш каждый шаг.
О мама! Камушки спроси скорей ты,
Как дом родной, как сыновей сберечь?
Там, в Мюнхене, взбесившийся ефрейтор,
Скрипя зубами, изрыгает речь…
Я первоклассник… Клятвой пионерской
Народу в верности поклялся я.
А там — в Берлине — вой и гогот мерзкий,
Там брызжет ядом свастика-змея.
Пишу стихи… И больно, и отрадно
Огонь поэзии открылся мне…
А там костры уже пылают чадно
И книги Гейне корчатся в огне.
Я полюбил впервые… Я вознесся
В мечтах своих превыше наших гор.
А там, в железном плане «Барбаросса»,
Любви и жизни пишут приговор…
О мама, мама! Ты сынов растила.
Мечтала ты о радости в дому,
Не думая, что ранняя могила
Готовится уже не одному…
Сын Магомед. Он педагог.
Он учит
В Буйнакском педучилище ребят…
Какую враг ему готовит участь.
Того не знает он — мой старший брат.
Что враг шипит: «Нам не преграда — горы!
Дадут приказ — мы их взорвем, сотрем!
„Родной язык!..“ Мы с вами горцы, скоро
Поговорим на языке своем!..»
Сын Ахильчи… Он будущий географ.
Над картою склонился Ахильчи.
Не слышит брат мой шорохов недобрых,
Угроз, уже таящихся в ночи.
Не думает, что где-то спозаранок
Терзают карту, мир перекроив.
Кружком кровавым обведен Майданек.
Освенцим назревает, как нарыв…
Пока еще все тихо в нашем крае,
И горе словно далеко от нас.
Здесь пашут, строят, землю украшая,
Растят сады…
Но фюрер дал приказ…
Но фюрер дал приказ.
И на рассвете
Обрушился с небес ревущий град.
Дома взлетают…
Матери кричат…
И погибают маленькие дети.
И завертелся мир, и полетел
Вниз, под откос поломанной арбою…
О мама, мама!.. Что стряслось с тобою?
В полях растут стога кровавых тел.
…Растут, растут стога кровавых тел.
Все множатся они за лихолетье.
И будет ли тоске твоей предел?
Черным-черны, беззвездны ночи эти,
Что — ночи?! Дни и те черным-черны,
И летом мерзнешь, словно бы зимою…
Все реже вести от живых с войны.
Все больше писем с траурной каймою…
И если почтальон стучится в дверь,
Мать открывает дверь, чуть-чуть помешкав:
Не верит мама камушкам теперь —
Их обещанья были злой насмешкой.
Ты различаешь белый свет едва,
В усталом сердце отдаются взрывы,
Но поднята высоко голова.
И это знак, что сердце мамы живо
И защищать готово сыновей…
И ты поешь.