— Бедненькая моя, заброшенная, несчастная… Одна ты теперь останешься…
— Почему одна? Вон сколько людей… Не стони, — попросила она мягко.
Браслетов, вспомнив о нас, оглянулся и развел руками, как бы извиняясь за то, что не может принять своих друзей как следует и знакомство с женой происходит в неподходящей обстановке.
— Соня, я не один. Тебя пришли навестить капитан Ракитин, командир нашего батальона, и ефрейтор Чертыханов. Очень хорошие люди. Вот они…
Женщина приподнялась на локте, бескровные губы раздвинулись в улыбке, она кивнула. Чертыханов размашисто кинул руку за ухо, крикнул так, что все находящиеся рядом с испугом оглянулись:
— Здравия желаю! — И, не зная, что еще сказать, прибавил наугад: — Если в чем нуждаетесь, скажите — мигом все доставим.
Усталые веки ее приподнялись, распахнув глаза, излишне большие на этом юном и тонком лице.
— Спасибо, — прошептала она, смущенная тем, что обращает на себя внимание. — Мне ничего не нужно…
— Она у меня скромница, — добавил Браслетов польщенно и тут же прошептал жене: — Может быть, и в самом деле тебе принести что-нибудь?
— Я же сказала, что у меня все есть.
— Да, да, — поспешно согласился он. — Это я так, на всякий случай…
В это время по всему подземелью внезапным порывом вихря пронесся ропот, глухой стук. Люди начали вскакивать со своих мест. Они, замерев, заколдованно смотрели себе под ноги. По цементному полу, омывая ножки топчанов, текла вода. Я заметил, как глаза людей наливались темной жутью, лица дичали, все более теряя осмысленное выражение. Женский сверлящий душу крик раздробил спрессованную томительную тишину, ударил по натянутым нервам.
— Вода! Спасайтесь! Люди добрые!
В другом конце помещения мужской голос надсадно рявкнул:
— Метро взорвали! Реку прорвало!
И уже несколько голосов сумасшедше, щемяще завопило:
— Спасайтесь!
Тоскливо, умоляюще и внятно попросил кто-то:
— Помогите!..
Точно всесильная волна смыла людей с топчанов, со скамеек, с чемоданов и потащила к выходу. Слышались редкие вскрики, старушечьи стоны, робкие призывы о помощи и детский плач. Люди вскакивали на топчаны, срывались и падали, опрокидывая их…
Браслетов метался, не зная, что предпринять, как уберечь жену и дочку от опасности.
— Вставай, Сонечка, спасаться надо! — тормошил он жену, руки и губы его дрожали. — Вставай, говорю!
Она встала, тоненькая, испуганная и беспомощная, прижимая к груди ребенка, растерянно смотрела на происходящее; ребенок плакал, но голос его тонул в общем гуле.
Я знаю, что может наделать паника, если ее впустить в свое сердце; она в одно мгновение может превратить человека в животное, она может раздавить, искалечить. Я рванул Браслетова за плечо.
— Оставь ее, отойди! — крикнул я и оттеснил женщину к стене, заслонил спиной. Чертыханов тотчас встал слева от меня. Браслетова я держал за рукав справа. К нам подползла какая-то старушка и вцепилась обеими руками в сапог Чертыханова.
— Милый сыночек, заслони… — Он отодвинул ее к стене.
А люди все напирали, лезли, падали; кто был помоложе и посильнее, вставал, кто послабее, — оставался лежать, согнувшись, прикрыв голову руками.
Вход был наглухо закупорен образовавшейся пробкой, отчаянной, непробивной.
Мимо нас, прорубая себе дорогу локтями, кулаками, коленями, пер здоровенный детина в расстегнутом драповом пальто, мордастый, с железным, навечно спрессованным ежиком волос, с черными дырами вместо глаз — шагал через топчаны, по ногам, по чемоданам, по спинам.
— Немцы тоннель взорвали! — дико орал он, ничего не видя перед собой. Зальет все! Ловушку устроили!
Я узнал этого человека — это он пытался зарезать овцу.
— Прокофий, дай ему в морду! — крикнул я, указывая на орущего мужчину. — Скорей!
Чертыханов отделился от стены — рука его будто вдвое удлинилась, схватил мужчину за отворот пальто и ударил кулаком в лицо. Мужчина захлебнулся, непонимающе уставился на Прокофия.
— Заткни глотку, зверь, — сказал Чертыханов и ударил его еще раз. Тот сел и — от внезапности, от растерянности, от удара — очумело замигал.
Красноармеец с подвязанной рукой — видимо, раненный — размахивал костылем и кричал:
— Стойте, товарищи! Стойте! Остановитесь!..
Я выхватил из кобуры пистолет и выстрелил вверх. Вслед за мной Чертыханов, сняв с плеча автомат, дал очередь. Брызнула с потолка цементная крошка. Толпа на какую-то секунду смолкла и застыла. И тогда Прокофий крикнул:
— Что вы делаете?! Сами себя убиваете! Тоннель не взорван! Воды нет! Потопа не ожидается!