Глава 5
Дом, только что наполненный надеждами, волнительным сердцебиением и радостным трепетом, опустел и заставил хозяйку поежиться от налетевшего сквозняка. С горькой благодарностью глядя на любимого студента Ванечку, Наташа начала выпроваживать гостей, объяснив, что совсем забыла об уроке. Обвинить ее в невежливости было нельзя — долговязый объект обучения, рыжий и веснушчатый, как солнышко в марте, имелся налицо.
Юрий Васильевич погрустнел, нехотя вылез из-за стола и облобызал на прощание руку. Наташа тайком вытерла ее о бедро. Противно.
Олька ничего не сказала. Всё поняла и так. Завтра будет названивать и извиняться. Или придумывать новые опции «улучшения» Наташиной жизни. Всё, спасибо, улучшила.
Дедушка при виде недоброго взгляда внучки поспешил «слушать новости» и закрылся у себя.
На самом деле Ванечка, давно переросший в симпатичного ботаника Ивана, готовился к аспирантуре и уже не занимался постоянно, а забегал изредка, когда не понимал что-то из статей американских коллег. Его добрейшая мама по старой памяти передавала из деревни «англичанке» то утку, то яичек домашних, то капусты белокочанной, хрустящей упругими листьями. Теперь вот прислала с сыном елку…
Без труда поняв алгоритм размещения новогодних деревьев в комнате, Ваня поставил елку в свободный угол, затем водрузил на стул пакет с красными яблоками и грецкими орехами.
— Наталь Владимировна, вы не сердитесь, но я вашего посетителя огрел калиткой по лбу. От помощи он отказался. Бежал, как…
Наташа задумчиво пробормотала, не дослушав:
— Что-то я не понял.
— …и сойдет злодей с легкого пути, чтобы встать на дорогу погибели. Уильям Блэйк, — машинально перевела Наташа.
— Ага, злодей, — кивнул Ваня, быстро соображая своей вихрастой математической головой. — Ну, туда ему и дорога. Значит, это не я, карма достала. Наталь Владимировна, я на минутку заходил, не заниматься. Так что извините, побегу. У нас в университете еще круглый стол сегодня.
«Какой круглый стол в воскресенье вечером?» — подумала Наташа будто в тумане, но тут же опомнилась и выдавила из себя улыбку:
— Беги, конечно. Спасибо за подарки. Маме привет передавай. И вот, корзину еще возьми. Ей к Новому году.
— Ну что вы, Наталья Владимировна, — запротестовал студент.
— Нет-нет, забирай, — настаивала Наташа, продвигаясь с корзиной к выходу. — Могу я твоей маме сделать приятное? Она меня за эти годы чем только не задаривала. Не возьмешь, обидишь.
Оподаренный до растерянности Ваня пообещал заглянуть со статьей на днях или «если заняты, то после праздников». И ушел.
Наташа осталась одна. Она почувствовала себя полой, как матрешка, из которой вынули всех куколок поменьше, да так и бросили, пустую, криво захлопнув крышку. Словно издеваясь, пялились на нее с четырех углов представители хвойных пород. Комнату заполонил запах леса.
Не в силах смотреть на них и морщась от подступающей тошноты, Наташа захлопнула дверь в свою комнату и стянула с себя внезапно до невыносимости колючий новый свитер из ангорки, колготки и юбку. Села в одном белье за письменный стол у окна и схватилась за голову. Зачем?!
Зачем она так легко поддалась иллюзии возможного счастья? Ведь она — не героиня женского романа, где случайно под Новый год врывается в жизнь прекрасный принц…
Зачем?! Ведь ей было так хорошо одной. Она не свыклась — она давно вжилась в свое одиночество, даже сдружилась с ним и научилась находить прелести в жизни без партнера.
Зачем?! Она предала себя, состояние философского покоя и наполненности самой собой, погнушалась так сложно доставшимся умением радоваться тому, что есть?
Ради чего? Ради завзятого штампа, что каждой женщине нужен мужчина? Он был не нужен ей, не нужен! Она даже не просила судьбу о нем! Она была почти счастлива!
Наташа не плакала. Она выключила свет и забралась под одеяло, скрываясь от навязчивого промозглого сквозняка, задувшего, казалось, из всех щелей. Закрыла глаза, открыла. И уставилась на тени на стене.
Подобное уже случалось в ее жизни. Однажды она пришла заниматься английским, как оказалось, в центр «Эзотерических стихий». Разговорилась с бабушкой юного ученика. Жанна была уверенной в себе и полностью соответствовала образу магини — с массой крупных амулетов на длинном черном платье-балахоне и распущенными по-ведьмински волосами. На прощанье Жанна бросила:
— Сходи к гинекологу.
— А что? — не удержалась Наташа.
— Темное там все справа. Сходи.
— Не удивительно, трубы закрыты. После операции.
— Это легко снимается. Каждая женщина должна родить.
Наташа замялась и, вновь почувствовав боль несбывшегося, сказала:
— Я смирилась со своей бездетностью.
Но Жанна провела издалека ладонью, очерчивая контуры фигуры учительницы, уже стоявшей у входа, и заговорила медленно, растягивая слова, будто в трансе:
— Девочка у тебя должна быть. Вижу ее прямо. Что-то мешает ей родиться. Вижу еще проблему в четвертом шейном позвонке. Ее тоже легко убрать. А за спиной у тебя образ мужчины из вашего рода. Он — твой ангел-хранитель. И что это за Олька, о которой ты с утра думаешь? Ерунду она говорит, помиритесь с ней скоро.
Наташа потерла по привычке затекающую после сидячей работы шею и почувствовала, как мороз побежал по коже — с Олькой они действительно разругались утром из-за пустяка. Вместе с изумлением в душу наглой змеей проползла надежда. Мысль о ребенке, которого так мечталось иметь. Пусть даже без мужа. Потому Наташа легко, как красная рыбка в японском пруде, заглотила крючок с наживкой от Жанны «Я помогу тебе. Бесплатно».
Наташа ходила на сеансы, посещала праздники волховства и исправно выполняла наказы магини. А главное, смутившись бесплатной помощи, не смогла брать плату за уроки языка бледному, всегда неопрятному и потерянному внуку Жанны. Полгода Наташа жила фантазиями и расцвела даже как-то по-особому, начала улыбаться загадочно и вести себя иначе — беременная… надеждой.
Наступил назначенный срок, а Наташа так и не зачала. Хотя в некотором роде предсказание Жанны сбылось — в жизни женщины появился брошенный, но не разведенный с женой Слава, боящийся социума, талантливый пианист с дочкой первоклашкой. Они оба были неприкаянными, и Наташа распахнула сердце, впустила их в свой дом. Несмотря на трудности жизни с непризнанным гением и сложный характер ребенка, она была почти счастлива, хоть счастье это и казалось игрой, будто ей кто-то выдал на время роль супруги и матери. Наташа так боялась сыграть эту роль плохо! А дедушка, видя ее усталость, возмущался и называл Славу тютей, «что за мужик, который гвоздь забить не может, ни тпру, ни ну». Василий Иваныч вступил с гражданским мужем в невидимую конкурентную борьбу, как США с Советским Союзом во время холодной войны. Дедушка во всем показывал, мол, «я лучше, лучше!», а Слава бесился тихо и громко.
Наташа разрывалась: пыталась утихомирить деда, успокаивала вздыбленное эго Славы. А еще самозабвенно готовила, стирала, гладила, убирала, обшивала, делала уроки, водила на танцы, тащила с базара сумки, до криков в ночных кошмарах страшась потерять Славочку и Настюшу.
Именно тогда, когда Наташа поверила, что прошла испытание, и это уже навсегда, все закончилось. Вернулась блудная жена. Гений собрал, молча, вещи и ушел, чтобы вновь оказаться под крылом пробивной и состоятельной бизнес-вумен. С ребенком Наташе встречаться запретили. Самой Настюше наговорили столько ужасов про «злую тетю», что девочка с кудряшками при виде Наташи, пришедшей поздравить ее с днем рождения, попятилась и спряталась за гувернантку.
Потом Слава вроде бы хотел извиниться, но узнав, что он до сих пор женат, дедушка выставил его за порог, оставив болезненно-соленый след на отутюженных домработницей штанах.
Чтобы обуздать боль, Наташе понадобилось несколько лет, но она не винила никого. Еле ползая на обломках надежд и фантазий, она лечила сердце и считала виноватой себя — за то, что недодала, не смогла и слишком легко поддалась на обещания счастья. Теперь же ее голова снова раскалывалась, расшибленная теми же граблями, а душа кровила, раненная осколками придуманной сказки.