Вода у берега была прозрачная, казалась свежей, вкусной, хотелось ее пить жадно, без меры, большими глотками. Она так и манила к себе, тянуло раздеться и броситься в нее, чистую, звонкую и веселую, и окунаться в ней много раз, брызгаться, барахтаться. И это желание оказалось сильнее голода.
- Митя, вира купаться? Как раз перед чаем!
- Вира!
И они сразу, одним движением, выскользнули из своих рубах и, обгоняя друг друга, шумно рассекая воду, вздымая впереди себя волны, ринулись в глубину моря.
- Митька-а! Плыви сюда-а!
- А не будешь топить?
- Нет!
- Врешь!
- Вот увидишь!.. Митька-а, сделай вот так, сто рублей дам!
- Санька-а, сделай вот так, сто рублей дам!
Сверкая на солнце мокрыми, кофейными от загара телами, они кувыркались и резвились в воде, пыхтя, как дельфины.
Острыми стрелами резали застоявшийся воздух их сильные голоса, и оживился пустынный берег, и не верилось, что их тут только двое. Возле них, низко, почти над самой водой, суетливо носились, тоненько посвистывая, встревоженные кулички - крошечные птички с белыми брюшками и серыми изогнутыми крылышками, похожими на два маленьких серпика.
Искупавшись, мальчики приступили к еде. Прежде всего взялись за самое вкусное - дыню. Дыня оказалась великолепной. Она была до приторности сладкая, сочная, нежная. Стоило прикоснуться к ней губами, как она таяла и текла ручьями, и приходилось ловить на лету ее пахучие, обильные струи.
- Дыню нужно уметь выбирать! - хвалился
Митька и вел в уме счет кускам, которые ухитрялся поедать Санька. - Дыни бывают ананасные, чеботарские, персидские, качанки, американки…
А Санька работал челюстями молча. И безнадежной оказалась попытка Митьки угнаться за ним. Едва поднесет Санька к губам янтарный ломоть дыни, напоминающий молодой месяц, как его уже нет: разом, одним духом, всосет его в себя, только пискнет что-то во рту. Митька попробовал было поступать так же, но на первом же укусе захлебнулся обилием дынного со-. ка, закашлялся, засморкался, а Санька тем временем успел проглотить еще кусок. Тогда Митька оставил состязание, решив нагнать приятеля на помидорах или утаить от него часть сахара.
- У меня такой характер… - сказал он, думая хотя бы этим уменьшить пыл товарища. - У меня такой характер: чуть съем лишнюю скибку дыни, уже страдаю животом.
- Да, - буркнул Санька с набитым ртом, - у кого какой характер!
Провизия была самая простая - хлеб, овощи, фрукты, - но с каким аппетитом рыболовы поедали ее!
- Ешь, а все хочется! Ешь, а все хочется!.. - удивлялся Санька, похлопывая себя по животу.
- Потому что воздух здесь очень крепкий, - определил Митька, пересыпая солью разрезанный надвое красный как кровь помидор. - И потом промялись мы очень здорово. Если рыбы не поймаем…
- Поймаем! - с веселой уверенностью перебил его глупые слова Санька и, запрокинув голову, впустил в себя половину помидора, только хлюпнувшего в глотке.
Пока черед дошел до чая, он, оказалось, простыл. Необходимо было раздуть прогоревший костер. Санька разрыл пепел с краснеющими искорками, прижал к нему пачку сухого бурьяна, стал подле на колени, низко наклонил лицо и изо всех сил дунул в костер. Вспыхнувшее пламя хищно полыхнуло ему в лицо. Санька, схватившись руками за глаза, охнул и упал навзничь, спиной ни песок. Митька, отплясывая вокруг, хохотал до упаду и все заглядывал ему в лицо: у Саньки не было ни ресниц, ни бровей - сгорели в огне. Чтобы облегчить боль опаленной кожи, Санька, по совету товарища, стал у воды на четвереньки и, окуная голову по самые плечи в прозрачное прохладное море, с удовлетворением ухал.
Потом принялись за чай. По жилам ребят вместе с горячей сладкой влагой, казалось, разливалась сама благодать. Они повеселели, и благодушное настроение стало сказываться во всем.
- Когда один чайник опростаем, я побежу к роднику за другим, - звучно глотая пахнущий дымком чай, проговорил Митька, подобревший от горячего.
- Чем тебе бежать, ноги бить, лучше я побегу, - отвечал Санька, хрустя мокрым кусочком сахара.
Все было съедено; мальчики были довольны, тяжелы, сонны; им не хотелось вставать; они еще долго нежились голышом на горячем мягком песке. Солнце теплыми лучами приятно щекотало их спины; с моря пахло свежестью, солью и еще какими-то, словно лекарственными, водорослями; со степи временами спускался к ним тихий, ласковый ветерок и приносил с собой ароматы горькой полыни да горячей разморенной земли. Они полной грудью вдыхали в себя эти целебные запахи; глядели на густо-синий дальний край моря, над которым иногда длинной черной ленточкой низко пролетали утки; слушали изредка долетавшую к ним со степи вместе с ветром неугомонную стрекотню кузнечиков и далекое-далекое воркованье горлиц.