— Ну так ты и помоги. Можешь и ножки раздвинуть, уверен, он намного быстрее поправится, если его хорошенько трахнуть. Ну а мы с ребятами посмотрим и повеселимся.
Неопределенный жест на стену, и только сейчас замечаю камеру видеонаблюдения.
Грудь простреливает болью, я не могу сдержать вскрик. Дергаюсь, но меня не отпускают. Тянут за волосы, а второй рукой впиваются в грудь и сдавливают со всей силы.
— Ещё раз пискнешь, сука, пожалеешь.
Грохот двери и полная тишина. Голова раскалывается на части. Ноги не держат, и я сползаю на холодный пол, ныряя лицом в ладони. Тело начинает содрогаться от рыданий, но я не могу сдержаться. Живот скручивает от страха. Сердце вот-вот пробьет грудную клетку и выскочит наружу.
Я не замечаю ничего. Ни того, как меня окликают по имени, ни того, что я уже окоченела от холода, ни своего внешнего вида. Отключаюсь от действительности и выплакиваю свои страхи.
Я попала в ад и не знаю, смогу ли отсюда выбраться…
Каким-то чудом нахожу в себе силы подняться. Ноги тут же начинает покалывать от неудобной позы. Желудок громко оповещает о голоде. Бросаю взгляд на принесенную раннее чашку и едва не морщусь от того, что, видимо, должно служить едой. Только удивляюсь, что тарелка и кружка в одном экземпляре. Это что же…кто-то из нас не должен есть? Или нам полагается делить еду между собой?
Хотя опять же назвать те помои, что нам принесли, едой язык не поворачивается.
Снова подхожу к Ярославу. Его дыхание спокойное и размеренное. Голова откинута назад, на спинку стула. Кажется, он спит. Это немного успокаивает, потому что во сне люди быстрее восстанавливаются
Через какое-то время мне становится сложно контролировать время. В этой затхлой комнатушке не видно солнца и непонятно, что сейчас за стенами камеры. Я вообще боюсь, что за это время успела сойти с ума.
День проходит в неизбывном страхе. Вздрагиваю от каждого шороха, от каждого стона Гаврилова. Такое ощущение, что, кроме избиений и запугиваний, уже ничего не существует. Его тело уже напоминает один сплошной синяк. Я срываю голос от мольбы, чтобы его больше не трогали. Не могу больше смотреть на то, как два мужика избивают его.
Они вдалбливают в Ярослава свои мощные кулаки, орут, требуют от него подписать какие-то бумаги, но я могу только закрывать уши, чтобы не слышать. Я не в состоянии даже контролировать поток слез. Кажется, успеваю выплакать весь свой жизненный запас. Но вот снова приходят мучители, снова начинаются побои и снова из глаз хлещет соленая влага.
Мои просьбы никого не волнуют. Все это время мужчина остается прикованным к стулу и не может пошевелиться. При одном только взгляде на него я каждый раз готова потерять сознание от бессилия. В редкие моменты тишины и покоя пытаюсь ему помочь, насколько это возможно. Только вот два стакана воды в день и грязная тряпка — плохие союзники. Мы даже умудряемся перекидываться ничего не значащими фразами. Ярослав держится, как и положено здоровому сильному мужику, и это подкупает. Он не жалуется, стискивает губы добела, пока я промываю новые раны, лишь изредка матерится.
А тем временем его добивают с особой жестокостью и смакованием. Эти уроды ни на что не реагируют, просто выполняя свою работу. Я все ещё не знаю, зачем меня тут держат и чего хотят.
Самый главный не появляется, но я помню о камере. Все это время отказываюсь от еды, потому что то, что нам приносят, есть невозможно, но с каждым часом силы меня покидают, и, кажется, что умереть гораздо легче, чем терпеть все эти моральные унижения и испытания.
В один из дней в помещение входит Марат и освобождает бессознательного Ярослава. Его бросают на пол у моих ног, как мешок с картошкой, и напоследок пинают под дых. Перед моими глазами он, избитый и беспомощный. Сердце разрывается в груди от этого зрелища. Пусть мы незнакомы, но у меня есть душа. И глаза, чтобы отчетливо видеть, что Ярославу нужна помощь.
С неимоверным усилием перетаскиваю его на лежанку и пытаюсь сообразить, что же можно сделать, не имея никаких подручных средств. Я смирилась с тем, что просить какой-либо помощи у животных, в плену которых мы находимся, — только зря тратить силы и нервы.
Отрываю небольшой лоскуток от все той же ненавистной тряпки. В кружке на дне остается немного воды. Понимаю, неизвестно, когда принесут еще, но решаю подумать об этом позже. Сейчас нужно снова промыть раны, чтобы не допустить заражения. Руки трясутся от слабости. Ноги держат с трудом. Мне хочется упасть на пол, свернуться калачиком и громко завыть. Позвать на помощь. Оказаться в другом измерении. Да что угодно, только подальше от этого кошмара. Мне больно, сердце тяжело бухает в груди, когда я прохожусь по ранам Ярослава.