Не могу сказать – вот это жизнь началась, но… как-то жила.
Я ютилась на скалах, ловила рыбу, рачков и стрекоз, разоряла гнёзда мелких птиц, с наслаждением выклёвывала их яйца. С каждым днём я всё реже вспоминала, что была человеком. Слишком много хлопот оказалось в беззаботной с виду птичьей жизни… Приходилось драться с другими чайками, отстаивая своё право на охоту. Приходилось спасаться от коршунов, соколов, горных котов и лисиц. Вскоре те пару дней в роли семилетней девочки и вскоре стали казаться сном. Я верила, что всегда была чайкой, всегда жила на берегу Серого моря, всегда охотилась в его водах…
Стая, подле которой я ютилась, каждую ночь подходя чуть ближе, – так проще было спасаться от ночных хищников, – понемногу ко мне привыкла. Своей я для птиц не стала, но по крайней мере одна самка была настроена вполне дружелюбно к прибившемуся птенцу. Даже порой делилась добычей.
Была ли я счастлива? Сложно сказать. Птицы редко задумываются о счастье.
И всё же однажды мой с таким трудом освоенный птичий мир разбился вдребезги.
Та самая чайка, что прежде была добра ко мне, однажды взбесилась. Она напала на меня без всякого повода и погнала прочь от стоянки! Я даже не пыталась защититься, лишь жалобно кричала, прикрываясь крыльями, показывая, что я не опасна. Тщетно. Меня гнали прочь так злобно и целенаправленно, что оставаться на одном месте не было никакой возможности.
Я неслась во всю мощь своих крыльев до самого берега!
Взять выше птица не давала, неумолимо клонила к воде. И даже когда я с размаху обрушилась в воду, птица не остановилась. Продолжала кружить надо мной, клевать, бить лапами и крыльями!
Я задыхалась под водой, ведь всплывать мне не давали.
Вот если бы я была человеком, вмиг бы скрутила взбесившейся птице шею!
Стоило так подумать, как в тот же миг забарахтала руками и ногами вместо лап и крыльев. Воздух цепочками пузырей устремлялся вверх, покидая лёгкие. Талию вдруг обхватили чьи-то прохладные пальцы, вздёргивая меня на поверхность. Глотнув воздуха, я закашлялась и ушла под воду снова.
И тут же заорала, беззвучно: на меня смотрели чёрные выпученные глаза-блюдца на узком голубоватом лице. Я сразу поняла, что вижу перед собой сирену, – шея ихтионки была изрезана подвижными щелями жабр.
Я даже не успела захотеть похожие: ихтионка раззявила чёрный рот с зубами-иглами и закричала над меня под водой так страшно, что я невольно отпрянула, неловко закрываясь руками. Вздёрнув меня ещё раз на поверхность, ихтионка развернула за плечи к берегу и придала ускорения трезубцем, ткнув им в мягкое место, которое тут же прошибло магическим разрядом.
Вскоре ладони и колени упёрлись в песок, глубина сменилась отмелью у самого берега.
Шлёпнув по воде плоским хвостом, ихтионка скрылась в серых водах.
– Девочка… – задумчиво протянул мальчик в серой рубахе, подпоясанной обычной верёвкой. – Смотри, деда, девочка!
– И правда, девочка, – откликнулся старый рыбак, прекращая смолить лодку и подслеповато вглядываясь мне в лицо из-под приставленной ко лбу ладони. – Откуда взялась только?
– Деда, она тебя не понимает.
– Думаешь, не понимает? Эй, ты чья, девочка?
– На меня чайка напала, – ответила я невпопад. – Я очень испугалась.
– Ах, чайка… Эти могут, житься от них нет. Жирные, здоровые, что твои орлы. Скоро с рыбой покончат и за нас примутся…
Морщинистое лицо старика прорезала щербатая усмешка и я поняла, что рыбак шутит.
Так, не сразу, а спустя месяц, я всё-таки добралась до людей…
Не до заветного городка в низине, а всего лишь до бедной рыбацкой деревушки на пару десятков глиняных домиков. И на этот раз я осталась: у Аньшаны, невестки «деды», который меня нашёл, недавно родилась двойня и ей требовалась помощь по хозяйству. Училась я быстро, несмотря на внешнюю хрупкость была выносливой, жилистой. Наградой за помощь по хозяйству был кров и наваристая рыбья похлёбка, люди звали её ухой и ароматный, из глиняной печи, хлеб…
Возвращаться к чайкам даже из чистого любопытства, ровно, как и пытаться обернуться хоть бы даже в дворовую курицу было боязно – ну, как на этот раз навсегда забуду, что человек и закончу свою недолгую жизнь в жирном наваристом бульоне?
Чудно̀, конечно, но та самая чайка, что прогнала меня из стаи, прилетала время от времени, будто её мучила совесть. Усаживаясь на плетень, птица наблюдала за мной: как я мету двор, ношу воду, чищу рыбу, перебираю грибы и коренья, стираю пелёнки, замешиваю тесто и пеку в тандыре хлеб…