И все же будто обжигающие искры проносятся в воздухе.
Расслабляюсь только когда остаюсь в комнате одна. Запираюсь, проворачивая ключ в замке на несколько оборотов.
И все равно меня продолжает потряхивать.
Каким бы благородным ни был Динар, он все-таки мужчина! И этот его взгляд… То дикое, что метнулось на миг в его глазах…
Для него я все равно не буду неприкосновенной.
Он знает, что я уже была с мужчиной. И, если мы долго будем оставаться наедине, рано или поздно его мужское начало прорвется!
Мне нужно было напросить уезжать с Наиной.
На худой конец, с Лорой или Алексой.
Но думать об этом тогда просто не было времени! Да и способна ли я была о чем-то думать. Кроме Бадрида и того, что я натворила?
Ладно. Надо сейчас взять себя в руки.
Расхаживаю по комнате, обхватив себя руками.
Прямо сейчас я ничего не изменю, а Динар пока самый безопасный из всех вариантов. Ведь во мне наш ребенок, и я должна его спасти!
А дальше…
Я верю, что Бадрид выжил. Верю, несмотря ни на что!
Он обязательно найдет меня!
Но надо продумать и другие варианты.
Действительно всерьез заняться переводами. Набирать себе еще работу, помимо той, что дает Динар. Дать объявление в интернете. Работать дистанционно. Подготовить себе пути отступления. Узнать, как Динар сделал мне документы, чтобы в случае необходимости снова изменить имя и скрыться даже от него!
Стук в дверь выводит меня из нервного состояния.
Я совсем забыла про ужин и теперь с неподдельным изумлением смотрю на Динара, который вкатывает в комнату поднос с едой.
Никогда не видела, чтобы мужчина готовил. В сущности, даже мы с сестрой этим не занимались у нас дома!
— Все наши трудности в жизни временные, Мари. Ты должна есть. Поддерживать себя в форме. Высыпаться. Каждому из нас нужны силы. Только тогда мы сможем пройти то, что нам суждено.
— Спасибо, Динар.
Обхватываю руками плечи.
— Спасибо тебе. За все. Прости, но я очень хочу сейчас побыть одна.
Он молча кивает. Выходит, прикрывая за собой дверь, а мне снова становится стыдно за свои недавние мысли и подозрения.
И за то, что это было, наверное, грубо.
Я могла бы хотя бы приготовить ужин. Хотя бы что-то сделать в благодарность за все, что делает для меня Динар.
Но сердце осталось там. Перед глазами до сих пор Бадрид. Каким я оставила его на той постели.
Я стараюсь отвлечься работой. Стараюсь просто не сорваться и не сойти с ума.
Но это почти невозможно!
Тут же хватаю пульт от огромной плазмы.
Украдкой от Динара я пыталась найти в интернете хоть что-то о тех событиях. Но всю информацию кто-то явно умело зачищает. Багировы не любят быть на виду, особенно в своей слабости!
— Всех уже обнаружили за эти три дня, — журналист дрожит рядом с огромной мрачной фигурой отца Бадрида.
— Всех, кроме вашего сына. От многих, как и от него, увы, остались только фрагменты тел. Останки будут захоронены завтра. Вы не считаете, что пора достойно и вашего сына провести в последний путь?
Съемка снова на пепелище.
И сердце разрывается на части.
От дома, который я считала своим, остались одни обломки.
— Завалы еще не расчищены. Дом был огромным, — мрачно цедит старший Багиров сквозь сжатые челюсти.
— Неужели вы правда думаете, что есть шанс пробыть три дня под грудой камня в несколько человеческих ростов и остаться в живых? Он уже подал бы голос. Призвал бы на помощь, если бы это было так. Как те, кого удалось вытащить.
— Мой сын жив, пока не нашли тело, — Багиров поднимает наконец глаза.
В его лице нет скорби. Одна чистая концентрированная ярость.
И кулаки постоянно сжимаются…
Камера снова показывает ту груду смерти, которая осталась от дома.
А у меня внутри все обрывается. Так сильно, что скручивает физическая боль. Перед глазами темнеет.
Я верила. Верила! Специально отвлекалась все это время!
Но что-то внутри меня точно знало, что Бадрид выжил!
А теперь…
Этот журналист прав.
Разве под такой грудой можно выжить?
Меня разрывает на куски, а из самого нутра сам по себе рвется дикий вопль.
Вопль, который я всеми силами сдерживала все это время.
— Неееееееет!
Он сам по себе взрывается криком.
Даже глаза словно лопают, а поднос с грохотом переворачивается на пол.
И я лечу вслед за ним.
Успевая рефлекторно прикрыть разрывающийся болью живот руками. Хватаюсь за воздух, отчаянно думая лишь о малыше.
Но перед глазами темно, и мои руки ловят лишь пустоту.
Нет. Нет, неееет. Неееееет!
Разрывается в мозгу теперь уже немой вопль.