— Давно она уже с этим Амфибием?
— Целых три месяца. Он герой. Вот увидишь. Целых три мефяца в объяфьях Амфибия.
Костлявый, бородатый и лысый, в противотайфунном свитере с воротом, с исландской голубизны глазами, Энтони жил в каюте корабля, называвшегося «Маленькая леди». Дни, когда он бороздил моря, остались позади, и он пришвартовался, навсегда и мрачно, в притоке реки Мерси. «Маленькая леди», по сути, была теперь не на воде, а стояла, забитая по иллюминаторы в огромное, словно твердый океан, пространство прибрежной грязи; всходить на ее борт надо было с помощью искривленных сходней, гудящих, как трамплин для ныряния в castello[115]. У них было электричество (и шумный генератор), и краны работали довольно часто.
Энтони больше не искал приключений в мировом океане; однако с Вайолет он каким-то образом управлялся. Как? Ну как: будучи крепким моряком с двадцатилетним сроком службы за плечами, он привык вверять свою жизнь чудовищу. Ему знакомы были встречные течения, вздымающиеся волны. А без этого ему было не обойтись. Ибо каждое утро Вайолет, пройдя по планке, шла дальше, в город, где подцепляла в пабах мужчин, а возвращалась ранним вечером в разной степени раздетости и недееспособности, и ее надо было купать и кормить.
Впереди был сюрприз, или задний ход, но в день, когда приехали братья, Вайолет вела себя очень хорошо. Значит, так, что вообще делают обычные люди? Братья с сестрой втроем отправились в Клактон и пообедали в «Энгус-стейк-хаусе»; проводили Николаса на поезд, идущий в Кембридж (профсоюзные дебаты по поводу Кампучии); Кит повел Вайолет на ярмарку. Затем была сытная рыбная похлебка на «Маленькой леди», заботливо приготовленная Энтони. Который весь вечер рассказывал про годы, проведенные в морских странствиях (все они прошли в трюме траулера в Северном море за потрошением рыбы). Двое мужчин почти прикончили бутыль рому, в то время как Вайолет пила шипучку.
В одиннадцать Кит приготовился к поездке в нетрезвом виде обратно в Лондон. Он поблагодарил и распрощался, пошел было вниз по трапу и с ощутимым пружинистым толчком, словно ему подсобил носок ботинка, нырнул в коричневый океан прибрежной грязи… В чем, вероятно, не было ничего особенно примечательного — если не считать того, что через час, после того как Вайолет, вооружившись ведрами и полотенцами, раздела его, вымыла и каким-то образом опять собрала вместе, он вышел и повторил все по новой.
Выуженный Энтони во второй раз, Кит сидит, распространяя зловоние по крошечному камбузу, пока Вайолет снова набирает ведра.
— Ви, с тобой, наверное, уже раз-другой так случалось.
— Ой, я уж давно счет потеряла, — отвечает она.
И ухаживает за ним — с терпением, с юмором, с бесконечной готовностью к прощению. Короче говоря, с сестринской любовью. И от этого ему приходит в голову мысль, что, если бы они поменялись ролями, то уж Вайолет-то пошла бы до конца, для нее это было бы возможно — всю жизнь заниматься лишь тем, что вытаскивать людей из трясины, чистить их, снова вытаскивать и снова чистить.
Пятнадцатого октября Кит получает тисненое приглашение на свадьбу Глории (он не пойдет), а также, тем же утром, отвечает на звонок плачущего Энтони (который больше так не может). Вайолет на какое-то время пропала, но вернулась в Лондон как раз к Хеллоуину.
Как все сложилось в 1979-м
Семь часов вечера, день свадьбы Глории Бьютимэн, Кит добрался до середины четвертой партии в скрэббл — против него играет Кенрик. А Глория все это время отчаянно пытается с ним связаться. Но откуда же ему, спрашивается, об этом знать (как и о том, что сейчас она стоит в одиночестве на платформе лланголленской железнодорожной станции: мелкий дождь, холод, парящие нимбы фонарей); делая ходы, выкладывая буквы на поле и время от времени сверяясь со словарем, Кит одновременно разговаривает по телефону с Вайолет.
— Значит, Гари мне: давай оттирай этот чертов пол. А я ему: ну нет, спасибочки, дружочек, сам оттирай этот чертов пол, если так любишь чисфоту. А он меня избил! Крикефной бифой — предфавляешь?
Кит прикрывает ладонью трубку и говорит:
— «Вороница»? Сперва «анакобра», теперь «вороница». Восемь букв.
— Я же объяснял. Анакобра — такая, типа, змеюка. Вороница — такая, типа, птичка, — говорит Кенрик, которому на следующий день предстоит явиться на предварительное слушание уголовного дела по обвинению в оскорблении своей матери — миниатюрной, но безжалостной Роберты.
— А он меня шлюхой назвал, а я не шлюха, нет! Я фемпераментная молодая девушка! Потом он: а ну давайте сюда деньги. А эти простофили взяли и отдали ему. А он знаешь что? Взял и проебал!