Давид Исаевич прикрыл улыбку ладонью.
Попасть в школу Ильи было не так-то просто даже в тихий погожий день. Этот уголок Мирославля застраивался новыми домами, повсюду зияли траншеи, высились бугры вывороченной жирной земли, груды кирпича, штабеля плит междуэтажных перекрытий, краны. В дождь, как сейчас, дорога и вовсе раскисала. Пока Давид Исаевич и Илья, прикрываясь зонтом, добрались до школы, их только что вычищенная обувь обросла тяжелой грязью.
Илья вприпрыжку, с ходу забрался на крыльцо школы.
— Куда? — воскликнул Давид Исаевич. — На ногах пуд грязи.
Мальчик с досадой обернулся. В его зеленовато-коричневых глазах вспыхнула досада. Оттого, что один из них косил, казалось, будто выражение упрека вырастало до гнева.
Гинда Семеновна, учительница Илюши, не заставила себя ждать. Это расположило Давида Исаевича, приятно удивило его: юная, сверкающая глазами под высоко поднятыми выщипанными бровями, с высоко закрученной прической, поначалу она производила впечатление существа легкомысленного, в школе — случайного, вызывала какое-то смутное опасение.
Сидеть за партой Ильи Давиду Исаевичу было неудобно, пришлось сильно подтянуться, ноги некуда было девать, и одну волей-неволей пришлось выставить в проход. Ему казалось, что Гинда Семеновна укоризненно щурится на его облепленную грязью туфлю. Своим локтем он ощущал локоть сына. Илюша, как зверек, прижался к нему.
Слушать Гинду Семеновну, ее рассказы о детях было приятно. Единственное, чего опасался Давид Исаевич, это упоминания о руках Ильи — вечно в цыпках, никогда не отмоет как следует; да и под ушами черноты хватает. Но учительница промолчала об этом. Видно, пощадила. Остаться без матери не так-то просто, даже на полгода. Эта девушка, должно быть, деликатный человек: скользнула мягким взглядом по ладоням мальчика, подняла глаза на Давида Исаевича, и в них он почувствовал утешение — ничего, мол, справитесь, преодолеете…
Класс внимательно слушал Гинду Семеновну, следил за ее руками, выражением лица, интонацией. И взрослые, и малыши. Изредка тишина нарушалась вздохом, случайным покашливанием. Загудели лишь после раздачи табелей.
Илья положил свой на откидную крышку парты, тихо пододвинул к отцу.
— Последнюю четверть я отличник, — полушепотом произнес он. Он то ли оправдывался, то ли спорил. — Всего одна четверка. По письму. Это за год.
— Тоже неплохо, — успокоил его Давид Исаевич.
— Перья у меня дребузень потому что, — упрямо бубнил Илья, прибегая к любимому словечку. — А то бы и по письму пять!
— Еще заработаешь. Какие твои годы! Все у тебя впереди.
— Как же — все… А первый класс — тю-тю, проехали.
Самолюбие сына, его старание были приятны Давиду Исаевичу. Он положил руку на ладошку сына, мягко сжал ее в знак одобрения. Он поймал себя на мысли, что вот только сейчас, по подписи в табеле, узнал фамилию его учительницы. Он украдкой взглянул на Гинду Семеновну. Тонкие выщипанные, крашеные брови, длинные ресницы, тоже подкрашенные… Она отчаянно молода, эта Гинда… Гинда Семеновна. Не только слушать ее было приятно, но и смотреть — одно удовольствие. Что-то непрошеное вкрадывалось в душу Давида Исаевича, тянуло его к ней, влекло ко всем чертям… Ах, Давид, Давид…
Первашей, теперь уже второклашек, можно было бы отпустить на летние каникулы, но завуч приказал держать их в городе до особого распоряжения: пусть приходят в школу без учебников, дело найдется, скучать не будут.
— Знаешь что, пойдем в кино! — сразу же затараторил Илья, как только они с отцом вышли на крыльцо школы. Он ловким щелчком раскрыл над головой купол зонта. — Сам говорил: кончил дело, гуляй смело. Только не сегодня. Завтра. Приду из школы — и двинем.
— Хорошо. Постараюсь не задерживаться в институте.
Он действительно не задержался, дома был вовремя. Хотя старался он напрасно. Илья встретил его у входа:
— Мы отправляемся в лес!
— Кто это — мы? — осведомился у сына Давид Исаевич, не очень довольный таким оборотом событий.
— Наш класс, — горячо ответил Илья, но тут же добавил: — Не весь. Добровольцы.
Отец внимательно посмотрел в его блестевшие от возбуждения глаза.
— Будем собирать цветы, — поспешил объяснить Илья свой добровольный выбор.
Жена, она бы обрадовалась: как же, малыш весь день проведет в лесу, среди зелени, будет дышать свежим воздухом и так далее. А вот он, Давид Исаевич, ощутил в себе какое-то необъяснимое недовольство. Ему почему-то стало грустно. Может, оттого, что рушились планы. Может, оттого, что Евдокии Петровны нет с ними — она в Ленинграде, завершает свою докторскую диссертацию.