— Нет, — тихо ответила мать.
— Великолепно.
Давид Исаевич вновь почувствовал в ее голосе тревогу.
— Праздник — так праздник для всех, — замечает Полина Наумовна.
— У меня он двойной, — откликается мать.
— Понимаю: приехал Давид.
— Теперь-то уж вы обязательно меня на ноги поставите — все вместе…
Клара Борисовна попыталась заглянуть в глаза доктора, но это ей не удалось. Полина Наумовна опустила голову вниз, обеими руками поправляя скрутку волос на затылке. Колючий холод сжал сердце Давида, и он резко побледнел. Мать непостижимым образом почувствовала состояние сына и, взглянув на него, продолжала:
— Сызмала привыкла я к невзгодам, закалилась. Заставим болячки отступить. В первый раз, что ли? Одолеем их. Не тужить! Перемелется, мука будет. — Повернув лицо к внуку, бодро сказала: — А ежели мука будет, я на твоей свадьбе такой торт сотворю — пальчики оближешь. Самый лучший в моей жизни. Ты знаешь, какие торты я пекла? Ты папу спроси. Ты еще не знаешь, на что я способна…
— А вдруг я не женюсь.
— От тебя всего ожидать можно.
— До сих пор считаешь, что я — хорошее вино в плохой бочке?
— Поглядите-ка на него! Еще не забыл? Нет, ты молодец, честное небесное.
Полина Наумовна скользнула глазами по лицу Давида и торопливо отвела глаза. Это для него было красноречивей всяких слов. Теплись хоть маленькая надежда, она бы так себя не вела.
Тишина, которая вновь, как удушающий туман, вползла в палату, не понравилась матери. Она оглядела всех и скупо улыбнулась.
— Давайте смотреть на все бодрей. Порою небо кажется намного мрачней, чем оно на самом деле. Сегодня надо веселиться. Зачем отдавать концы прежде, чем Ягишна с косой поприветствует тебя. Ежели она упрямо прет на тебя, надо стать нахалом и отчаянно сопротивляться. Я еще не совсем выдохлась… Твой дед, Давид, в таких случаях говаривал: «Огл веесмах» — буду радоваться и наслаждаться…
— Завидую вашему мужеству, Клара Борисовна.
Лишь теперь мать получила возможность заглянуть прямо в глаза Полине Наумовне, и ей показалось, что глаза докторши влажны от слез. Словно ничего не заметив, она продолжала:
— Меня, дорогая моя Полина Наумовна, жизнь, как бог Иова в Библии, всяческими бедами испытывала. Иного выбора, как преодолеть их, у меня не было. Так вот и закаляются, становятся стойкими. Сначала трудно, невыносимо даже, потом привыкают, хорошо это или плохо, не знаю, но мою семью и меня, разумеется, не миновала ни одна беда нашего времени.
Она медленно наклонилась к тумбочке и сказала своим певучим голосом:
— Вина, дорогие мои, у меня нет, компот имеется, и я хочу, чтоб вы выпили по рюмочке.
— Господи, чуть было не забыла, — всплеснула руками Полина Наумовна. — Я же ваш любимый зефир в шоколаде принесла. Возьмите, пожалуйста, и не обижайтесь.
— Большое спасибо, голубушка. Мы сейчас все его и отведаем. Надеюсь, никто не откажется.
Соседки матери попытались возразить, но Клара Борисовна и слушать не стала:
— Ай, не валяйте дурака, девчата. Хватайте, пока я не передумала. Не стесняйтесь. Вот так. Жаль, что ты, Давид, водочки не принес. Кстати, Полина Наумовна, вино мне запрещено?
— Вам разрешается все, что вам хочется.
— Хоть бы на старости стать пьяницей, — мигнула мать соседкам.
В палате стало оживленно. Завязался общий разговор. Компот давно был выпит.
— У меня ведь тоже гость, Клара Борисовна, — вдруг виновато произнесла Полина Наумовна. — Свекровь.
— Что же вы тут время транжирите? Бегите скорее отсюда. Давид, проводи, пожалуйста.
В тихом, пустом коридоре, шагая рядом с нею по мягкой бесконечной дорожке, Давид шепотом произнес:
— Ты как будто сердишься, Полинька?
— Откуда ты это взял?
— Мне так показалось.
— Ошибаешься, Давид, мне приятна встреча с тобою.
— Скажи, у мамы действительно все так плохо?
Полина Наумовна на секунду задумалась и сказала:
— Пока я тебе ничего не скажу.
— Бедная мама, — еле слышно произнес Давид.
— Пока я ничего не могу тебе сказать определенно, но и утешать не стану.
— Но я же вижу, что ты очень расстроена.
— У меня есть заботы, и немалые, — как бы Оправдываясь, сказала Полина Наумовна. — У свекрови много проблем, и вовсе они не простые. Голова идет кругом.
— Ну ладно. Всего тебе хорошего.
— Я не прощаюсь, Давид. Жду тебя вечером. Приходи с сыном. Он знает, где я живу.
Давид оцепенело посмотрел вслед Полине Наумовне. Он вдруг внезапно ощутил, как велика беда, надвинувшаяся на маму. И хотя он пытался успокоить себя, уговорить, что окончательного приговора нет, однако сердце подсказывало: стряслось наихудшее.