— Обманула! Вокруг пальца обвела. Надо же, подсунула черт-те знает что. Кто бы мог подумать. Глаза-то у нее какие хорошие, а?
И, подняв густые, черные брови, сжимала губы.
На оцинкованном лотке лежали филейные кусочки телятины. Давид Исаевич решил, что возьмет именно это мясо. Маме всегда такое нравилось.
— После жирного трудно посуду мыть, — с лукавинкой говаривала она.
Исключение делалось только для отца, и то изредка — любил полакомиться гусиными выжарками в прокаленном докрасна луке.
Содрали с Давида Исаевича втридорога — он не упирался.
Выбравшись из мясного павильона, шагнул за угол и в рыбном ряду из-под вафельного, в блестках чешуи полотенца выудил судачка.
Удалось заполучить и цыпленка, выпотрошенного, голенького, для бульона.
Довольный, нагруженный продовольствием, Давид Исаевич направился к Привольному переулку.
Леонтий увидел его с террасы, где делал утреннюю зарядку, заулыбался, приветливо замахал руками и метнулся вниз, встречать.
— Как ты дотащил все это добро? — удивленно спросил он отца, забирая у него чемодан и переполненную авоську.
— Для коня овес не ноша, — отозвался Давид Исаевич. — У тебя, поди, в кладовке шаром покати?
— Угадал. Пока бабушка в больнице, у меня разгрузочный рацион.
— Хитер. Моментом пользуешься.
— А как же? Вернется, не допустит вольницы. Сразу загремит ее боевой клич: «Иди кушать, принц!»
Губы Давида Исаевича растянулись в улыбке.
— Держится? — поинтересовался он.
— Одолевают боли и тошнота, — ответил сын поскучнев. — Чувствует себя пока неважно. Верит, что врачи подлечат, но залеживаться у них не намерена.
Тень пробежала по лицу Давида Исаевича.
— Это хорошо, — проговорил он почему-то с хрипотцой. — Ну а ты, парень, завтракать сегодня собирался?
— В общем, да, — отозвался Леонтий смущенно.
— А что на завтрак?
— Чай.
— Негусто.
— Стоит ли из еды делать культ?
— О, у тебя вопрос поднят на философскую высоту.
— Куда там. Просто просчитался.
Леонтий поднимался по лестнице впереди отца. Топая следом, Давид Исаевич любовался красивой, крепко сколоченной фигурой сына и с удовлетворением думал, что природа милосердно поступила — создала похожим на мать, по крайней мере сложением. Ведь мог походить на отца — низкорослого толстяка.
В квартире было чисто, вымыты полы, постели прибраны, распахнуты форточки, в окна светило солнце, но, едва переступив порог, Давид Исаевич ощутил тягостное чувство одиночества. Он постоял немного в раздумье и принялся за дела.
4
Давид Исаевич рьяно принялся за стряпню. Леонтик ловко подхватил с кухонной лавки ведра и, звеня ими, помчался за водой к колонке, а вернувшись, с легкостью поставил их на место полнехонькими, не пролив ни капельки. Видя, как сын неуклюже, но с охотою чистит картошку и лук, выслушав его рассказ о своем житье-бытье, одобренный изрядной долей юмора, Давид Исаевич почувствовал, что настроение немного улучшилось. В нынешний свой приезд он застал Леонтия именно таким, каким всегда хотел видеть: бодрым, сильным, целеустремленным, несмотря на невзгоды и трудности, обрушившиеся на него с болезнью бабушки. А скорее всего, благодаря им он и переменился, подтянулся. Испытания закаляют.
Умилило Давида Исаевича и то, как брился сын. Щеки и подбородок Леонтия отполированы до блеска, а он все не унимался, вылизывал их жужжащими, шумными лезвиями электробритвы. «Наверно, у парня свидание», — подумал Давид Исаевич. Эта мысль его обрадовала. Пора. В его возрасте сам он уже был отцом с солидным стажем.
Четверть века тому назад он впервые привел сюда домой Дусю — представить родителям. Жутко хотелось, чтоб она им понравилась, его избранница. Мама тогда подала на стол деликатес — темные медовые пряники и какао в татарских пиалах с золочеными ободками. Полакомившись и простодушно похвалив угощение, Дуся вызвалась прибрать чашки. Мама рассердилась поначалу, но уступила. А вечером, перед сном, осторожно взгрустнула:
— Гостья-то, между прочим, нечисто вымыла посуду.
Чудачка, разве имело это для Давида Исаевича какое-то значение?
— Крупная очень, — выждав немного, вздохнула мама. — Руки большие.
Отвечал Давид, что милее рук не может быть на свете. А рост? В нем ли дело? Главное — душа. Впрочем, все равно он уже не в состоянии отказаться от Дуси.
— Может, хватит дискутировать? — вмешался отец. — Давайте спать.
— Все пустить на произвол судьбы? — с некоторым удивлением возразила мама.