Итак, в 1962 году Березовский поступает в институт. (Тему для вступительного сочинения он выбрал самую беспроигрышную: «Мир! Нам нужен мир!»; «Октябрь 1917 года – самая знаменательная дата в тысячелетней истории существования человечества», – так начинался этот эпохальный труд.)
Учился он вполне сносно, не выделяясь никакими исключительными талантами, разве что умением быстрее прочих решать математические задачи. Ему очень нравилось ощущать – хоть в чем-то – свое превосходство, и он всячески старался его демонстрировать, вызывая вполне понятное раздражение окружающих.
Отчасти следы этого превосходства можно найти и в его личном деле. Конкретно – в формулировках выговоров, объявленных студенту Березовскому. Один – «за нарушение правил читального зала и грубость к сотрудникам библиотеки». Второй – «за систематические пропуски занятий».
Понятно, что Березовского однокурсники не очень любили; в том числе и девушки, для которых умение решать задачи почему-то не играло никакой существенной роли.
Однокурсница Татьяна Хохлова вспоминает Бориса Абрамовича как «сутулого мальчика» небольшого роста, с черными, не всегда аккуратно причесанными волосами. Ходил он обычно в запачканном светлом клетчатом пиджаке. Вдобавок необычайно быстро двигался и говорил.
Если в школе сексуальные комплексы Березовского лишь появились в зародыше, то в институте они сформировались уже окончательно; все ближайшие годы – вплоть до самого конца перестройки – наш герой будет мучаться от женского невнимания, и в этом заключалась главная трагедия его жизни.
Березовский – об этом говорят все, кто хорошо и близко с ним знаком, – всегда отличался повышенным мужским темпераментом. Он очень любил женщин, трогательно относился даже к бывшим любовницам, но слабый пол не отвечал ему взаимностью: дамы попросту не замечали его.
Несколько старых приятелей Березовского, пожелавших остаться неизвестными, рассказывали мне, что еще в 1980-е Борис Абрамович вынужден был пользоваться, скажем так, определенными не бесплатными услугами: это в годы-то, когда проституция слыла исключительно западным пороком и платить за любовь считалось чем-то постыдным, недостойным нормального мужчины. (Что ж ты за мужик, если бабу не можешь найти?!!)
Но зато, когда пришло к нему богатство, Березовский точно бросился в омут с головой. Сонм любовниц, выводок моделей, вереница секретарш: он был подобен дистрофику, дорвавшемуся в одночасье до праздничного стола. Свои многолетние унижения Борис Абрамович компенсировал теперь с лихвой, самоутверждаясь за наличный расчет…
(«Хорошо, что наступила перестройка, – восторженно объявил он одному своему знакомому. – Теперь без проблем можно снять бабу, завести в гостиницу».)
Вообще, тема секса почти не сходила с его языка; даже со случайными знакомыми, первыми встречными-поперечными он делился своими бурными эротическими похождениями.
(В каком-то колхозном таблоиде я обнаружил преоткровеннейшее интервью его личного уролога, некоего доктора Князькина, в котором тот рассказывал о вещах сугубо интимных – о габаритах, особенностях, недугах своего пациента; и даже, о том, что перед абордажем Борис Абрамович непременно натягивал ярко-красные трусы. На закономерный вопрос журналиста – не обидится ли больной за разглашение столь деликатных подробностей, врач преспокойно ответствовал: «Мы говорили на эту тему, так что никаких обид».)
Может быть, ради этого и стремился он стать богатым и знаменитым: главным мотором его амбиций была элементарная фрустрация.
(«Для очень многих людей, – прозрачно объясняет сей феномен хорошо знавший Березовского миллиардер Петр Авен, – то, что девушки их обходили, являлось стимулом в разных отраслях человеческой деятельности».)
Березовского, как и Паниковского, не любили девушки, и это многое объясняет…
Неудивительно, что при наличии таких комплексов женился наш герой сравнительно рано – едва окончив институт – чуть ли не на первой же барышне, ответившей ему взаимностью; да и то, когда находилась она уже на шестом месяце беременности. (Говорят, правда, что еще до этого у него был роман со студенткой филфака МГУ по имени Галина; он чуть ли не собирался сочетаться с ней законным браком, но по непонятным причинам их союз распался.)
В некоторых изданиях утверждается, будто его молодая жена была чеченкой, носила девичью фамилию Вараева – почти Бараева – и имела четырех горячих братьев, живущих в Москве; отсюда-де и будущие связи Березовского с вайнахским миром.
Версия, конечно, эффектная, но совершенно бредовая. Не было никакой Вараевой-Бараевой, четырех чеченских абреков.
С Ниной Васильевной Коротковой – так в реальности звали первую супругу Березовского – познакомился он в Лесотехническом институте; будущая жена училась двумя курсами младше. Жила она неподалеку от Лестеха, на станции «Тарасовка», где у ее мамы – то ли кассирши, то ли продавщицы в райпо имелся собственный дом с палисадником.
К раннему браку сына Анна Александровна отнеслась без особого энтузиазма: русская, да еще из простых.
«Не очень ей понравилось то, что Боря рановато женился, – вспоминает Алла Раствелина, сослуживица Анны Березовской. – Но это опять же больше была инициатива ультраправильного Абрама Марковича; он заставил сына оформить брак».
Делить с кем-либо ненаглядного сына Анна Александровна не хотела, но воле мужа всегда подчинялась беспрекословно. Пришлось смириться даже с тем, что молодожены переехали к ним в квартиру: между прочим, двухкомнатную.
Пока жили они вчетвером – это было еще куда ни шло. Но вскоре, в 1971-м, на свет появился первенец: дочка Лиза, будущая героиня скандальной светской хроники. Все основные тяготы воспитания легли, естественно, на плечи бабушки: молодым было не до того.
Впрочем, в этой семье подобное было в порядке вещей: без родительской заботы Борис Абрамович, кажется, не делал ни шага. Существовала молодая семья преимущественно за счет родителей. И даже оканчивать институт пришлось ему с помощью отца.
При защите диплома (тема его, к слову, была «Прибор для автоматического определения скоростного процесса») у Березовского случился конфуз. В рецензии на диплом научный руководитель начертал убийственную резолюцию: «Название темы не раскрыто полностью содержанием работы». При такой формулировке сдавать диплом было верхом безумия, однако случилось чудо. Березовскому поставили при защите «четверку». Однокурсники поговаривали, что в процесс вмешался его отец и, включив связи, просто-таки за уши вытащил сына…
Куда пойти работать – так вопрос даже не стоял; куда пошлют – это будет вернее. По существовавшему тогда порядку всякий молодой специалист обязан был отработать три года по распределению.
Березовский очень хотел устроиться в Институт автоматики и телемеханики – головное НИИ в области систем управления; он грезил об этом еще с институтской скамьи. Но его голубая мечта разбилась о суровые рифы советской действительности: в это учреждение евреев брали весьма неохотно.
Зимой 1968 года Бориса Абрамовича направляют в НИИ испытательных машин средств измерения масс (НИКИМП) – вполне нормальное закрытое НИИ, в каковые, собственно, и шли выпускники «электронного» факультета.
Это учреждение ему уже знакомо: в НИКИМПе годом прежде он проходил дипломную практику и даже получал целых 55 рублей зарплаты.
Юрий Сергиенко, бывший директор института, хорошо запомнил Березовского:
«У нас ему не нравилось. Не проработав и полгода, он подал заявление, чтобы его перевели в подчинение Министерству приборостроения (НИКИМП тогда находился в его ведении). Свое желание он мотивировал тем, что работает не по специальности. Но могу заверить, что как раз работа в НИКИМПе полностью соответствовала его образованию и квалификации».