— Терпите, ну пожалуйста. Мы понимаем, что вам тяжело. Но нужно терпеть. Возьмите себя в руки. Вот, выпейте еще лекарства. Пожалуйста. Вы понимаете, что это — прямой эфир!
Он чуть не плакал, протягивая Суроватову в одной руке таблетку, в другой — стакан. Суроватов взял с его ладони таблетку, бросил в рот, запил, энергично запрокинув голову.
— Ну же, — потянул его Сережа за локоть. — Пожалуйста.
Суроватов стоял задумчивый. Словно к чему-то прислушивался.
— А знаете что, — сказал он. — Шли бы вы все лесом. Остохренели!
Сунул в руку онемевшему Сереже стакан, развернулся и двинулся прямиком к выходу.
— Такой проект! — стонал Сережа. — Такой проект!
Пока домывалась посуда, паковались отходы и наводился всяческий блеск, Мальников, сняв халат и колпак, в просторной шведке, обутый в тапочки, слонялся туда-сюда по кухне, не отдавая поварам никаких распоряжений. В последнем явно не было никакой нужды: все работали слажено, с огоньком. Даже Брагин как будто оживился, мурлыкал себе под нос что-то легкомысленное. Все заметно радовались тому, что шоу завершилось. Завершилась большая трудная работа. Без особых ЧП и проколов. Не считая казуса с березовым компотом. Но никаких проблем для поваров в связи с этим вроде бы не предвиделось: пили двое, пронесло одного. Кухня ни при чем.
Прибираясь, повара устало перекидывались короткими репликами.
— Ты домой? Или заночуешь?
— Как управимся. Хотелось бы домой, конечно.
— Никто из начальничков не припрется? Готовить не заставят?
— Ой, не хотелось бы.
— Слушай, так этот, малахольный, просто встал и вышел? Прямо в эфире?
— А я про что. В эфире. Молча встал, отстегнул микрофон и вышел.
— Ну, чудик.
— Столько всего осталось. И мясное, и гарниры. Аж жалко.
Когда кухня была вычищена и посуда расставлена по местам, повара выстроились перед духовыми шкафами в шеренгу. Брагин за спинами остальных уселся на стол. Поняв по наступившей тишине, что коллектив ждет от него разрешения разойтись, Мальников ушел в свой кабинет, набрал внутренний номер главрежа. Вася, как и предполагалось, оказался там.
— Мы закончили, — сказал Мальников.
— И что? — как-то пришибленно, из далекого далека, отозвался Вася.
— Собираемся расходиться.
— А, ну да. Расходитесь. — Вася помолчал, сказал вдруг: — Старик, может, зайдешь ко мне? Посидим, бутылочку оприходуем. Что-то как-то… в общем, хреново. Приходи.
Мальников почувствовал, как от необъяснимого страха у него вспотели ладони.
— Не могу, — ответил он. — Извини, у меня уже встреча назначена.
— Да? Что ж… ладно тогда. Бывай, шеф-повар. Может, еще свидимся.
— Всего хорошего.
Мягко и бережно, будто боясь, что неосторожный жест может причинить Васе дополнительные страдания, Мальников положил трубку.
— Что ж, это все, — провозгласил он, выйдя на кухню. — “Национальный лидер” окончен. Мы справились, мы молодцы. — Он вспомнил конфуз с Суроватовым. — А слабые желудки некоторых участников — не наша проблема, — добавил, с удовольствием отмечая, что его собственный организм вернулся в физиологическую стабильность, так и не поддавшись бунтарским позывам. — В общем…
Задумался над последней фразой. Хотел сказать “до понедельника”, но решил, что это прозвучит пошлой агиткой — дескать, отдыхайте, товарищи, чтобы потом со свежими силами… “Может, чего-нибудь лично-человеческого?” — размышлял Мальников.
Но тут Эльвира робко зааплодировала, Юля ее поддержала. Мальников развел руками и со скромной улыбкой склонил голову. Хорошо получилось. Как бы признание. Как бы чествование мастера.
Повара потянулись к выходу.
Взгляд Мальникова упал на Брагина. Тот выглядел отрешенным, исполненным сладостного безразличия ко всему происходящему. То ли улыбка тлела в его простоватом лице, не разгораясь и не угасая до конца. То ли гримаса пережитого страдания.
Мальников вспомнил, как смеялся, узнав, что унылый Брагин влюблен в Таню. Как наблюдал за ним, старательно отводящим глаза. Вспомнил, как трогательно выглядел Брагин, разошедшийся во время разговора с Татьяной, как он по-детски дрыгал ногой и махал руками, с грохотом задевая кастрюли. И еще, с особым умилением, вспомнил поход на рынок, когда Брагин — видимо, смирившийся уже с любовной своей неудачей — пыхтел за ним следом, груженный тяжеленными корзинками.