Потом растворились в синеве и они.
— На спевку полетели, — заметил, щурясь, Сашок. — Там у них конкурс: у кого голос лучше.
«Может быть, — подумал я, — и в самом деле улетают они от земного шума, и между небом и землей голоса их звенят по-иному? Какой это, должно быть, концерт!»
Спустя несколько минут жаворонки снова появлялись над головой. Сложив крылья, камнем падали вниз, молча, обессилев, наверное, голосом, чтобы вскоре, чуть передохнув, опять ввинтиться в небо, где поется так звонко, легко.
Ворожей
Вода в речке была холодной, просто ледяной. Именно в таких речках и водится форель. Выбрав место посуше, мы поставили палатку и, поужинав, пошли к реке. Пока разобрались со снастями, выбрали, казалось, самые удачливые места, — промокли по пояс, опутались паутиной и, вдобавок ко всему, были нещадно искусаны комарьем и крапивой. Когда же собрались уходить, вдруг раздалось знакомое:
— Фи… Фи.
Мы затаились.
Помолчав после вступления, соловей звонко рассыпал то щелкающую, то рокочущую трель. Он был где-то совсем рядом, и, только всмотревшись в неразбериху ольховых веток, мы наконец заметили его.
Было по-вечернему тихо, и в этой тишине — голос соловья, крохотной невзрачной птички с мелко подрагивающим зобиком. Не шевелясь, мы стояли до тех пор, пока он не пропел все свои песни.
Утром, едва начало светать, мы снова услышали его голос. А когда проверили снасти, оказалось, что форель взяла приманку только там, где пел соловей.
Не заворожил ли он рыбу своими трелями?
Моховые леса
Весной, если прилечь на лесной опушке, всмотреться в хаос новых и старых трав, увидишь между ними стройные всходы мхов. Ими можно любоваться часами — так похожи они на миниатюрные сосновые рощи. Тонкие стебельки мха — будто воткнутые в подушку иголки, все близнецы, каждый стебелек венчает темно-коричневая скорлупка лопнувшего семени. Кажется, накрылись стебельки ими от жаркого солнца.
Смотришь на них и смотришь, долго-долго, и почему-то начинаешь думать, что это в самом деле лес и что другой, настоящий, тот, который рядом, нечто совсем иное.
А когда увидишь ползущую сквозь моховой лес букашку, покажется она тебе неземным существом.
Цветоречье
В конце мая, когда разольется по земле долгое тепло, а реки войдут в старые берега, начинается другое половодье: цветоречье.
Из озер-родников: синих, желтых, белых, — застывших на пригорках, обеими сторонами стежек, берегами канав заструятся вниз, к лугам, омежья-ручьи. Местами они разливаются пестрыми плесами, потом снова сужаются, меняясь цветом, текут все ниже. Желтизна одуванчиков переходит в лиловость иван-да-марьи, а она — в синеву незабудок. И чем ближе к лугу, ручьи становятся пестрее, шире. А там уже и не различишь ни красного, ни голубого, ни лилового — все слилось в пестрый ковер луга.
Смотришь со стороны, и мнится тебе — текут разноцветные ручьи.
Обновка
Ранней весной березки не причесаны, все в лохмотьях кожуры — тонкой, грязной, неживой. Ветер треплет их ленты, а сорвет — бросает на землю. И тогда вспыхивает береза чистым белым светом новой бересты.
Ничего не поделаешь — пришла весна, надо думать о новом платье.
Каждую весну меняет березка свой потрепанный зимними бедами наряд, до осени на ней — новый сарафан.
Красный, белый, зеленый
Сразу я и не понял, в чем дело: лицо и одежда встречного человека были окрашены в зеленоватый цвет. Я посмотрел на свои руки: они тоже покрылись зеленоватым налетом.
Потом я заметил, что и воздух весенней дубовой рощи был зеленоватым: солнце процеживалось сквозь почти прозрачную, с нежными прожилками, листву и его лучи были бледно-зелеными.
Белым, каким-то необычным в сравнении с привычным светом кажется весной воздух в чисто березовых рощах.
А воздух сосновых рощ тоже особенный — красноватый.
Трехцветье
