На ночь остановились прямо в лесу. Выбрали место, где огромная ива рухнула и стояла под наклоном, оперевшись на ближайшие две берёзы. Под ветками с не облетевшей листвой оказалось хорошее укромное место, не занесённое ещё снегом, с палыми прошлогодними листьями и пожухлой травой. От малейшего прикосновения к ней поднималась пыль, от неё першило в горле. Это ничего, главное не сидеть на снегу.
За обустройство ночлега Корвин взялся сам и делал всё быстро и чётко. Натянул на ветки и туго завязал два плаща, внутри постелил одеяло, оставил небольшую дыру спереди. Когда разожгли маленький костёр внутри, дым спокойно нашёл выход через ветви над головой. Места было мало, девчонку затолкали в самый дальний угол под ветки и притиснули к стволу берёзы. Сбежать оттуда было невозможно, и девушка вжалась спиной в шершавую кору, подтянула колени к груди и расправила подолы юбок.
Алдор определил на ночь лошадей, нашёл им место, заросшее пожухлым пыреем в человеческий рост. Наконец, все трое оказались в одном углу вокруг маленького костерка, где Корвин уже таял пыльный снег в кружке. На одеяле два куска хлеба — ужин на двоих, заложницу Корвин в расчёт не брал — самим мало. Алдор свой хлеб поделил на две части и одну отдал ей, она с самого утра ничего не ела. Корвин ничего не сказал на это, а может, сделал вид, что не заметил в полумраке.
Выпив по несколько глотков горячей талой воды, они укрылись одеялами. Корвин связал девчонке руки, чтоб не вздумала бежать или придумать что-либо. В темноте дотлевали угольки костра, уже почти не дающего тепла. Долго не могли заснуть — мёрзли. Алдор всё думал и думал, представлял дорогу, хотелось есть, в желудке урчало. С одной стороны кашляла девчонка, за спиной начал сонно сопеть Корвин.
Желая согреться, удержать последние капли тепла, Алдор ближе придвинулся к девушке, обнял вдруг её через плечи и грудь и спиной притянул к себе. Дочь графа окаменела враз, замерла всем телом и прошептала чуть слышно:
— Не надо… прошу вас…
— Я ничего тебе не сделаю… Так теплее…
Он ещё сильнее притянул её к себе и грудью, ногами угадывал теперь все изгибы её тела, горячего девичьего тела… По ней проходил озноб лихорадки, а сама она буквально пылала от жара.
Какое-то время они лежали неподвижно, и Алдор лишь чувствовал, как горячее дыхание едва касается его пальцев, стиснутых в замок на её груди.
— Мой отец… ничего не должен был сделать вам… Он… он хороший человек… Он строгий, но… Я знаю… — первой заговорила она срывающимся шёпотом, будто это их такое близкое состояние сейчас убрало вдруг все преграды между ними. — Он всегда заботился обо мне… Он строгий, но он… он всегда любил меня… Почему… Почему вы хотели убить его?.. Это граф Лионский вам приказал?..
Алдор долго молчал, прижавшись подбородком к виску девушки, лежал, обнимая её, и одновременно вспоминал всё то, что не давало покоя, засело в памяти навечно…
Разомкнул сухие губы и прошептал:
— Тебя тогда, наверное, ещё не было… Вряд ли бы он сам рассказал тебе об этом… А я всё видел своими глазами… — Замолчал на какое-то время, не зная, продолжать или не стоит. — Мне было десять… Отец твой… граф… он со своими людь
ми приехал к нам, попросился на ночь… Отца не было… Они перебили всю охрану, всех… И Рику убили… и Гирана… и маму… — Он замолчал и молчал долго.
Девушка лежала неподвижно, боясь даже дышать, не могла поверить в это, не верила всем сердцем, всей душой, чтобы отец мог убить всю семью… всех родных этого человека. Он что-то путает, не то говорит…
— А вы?.. — прошептала чуть слышно.
— Я? — переспросил он и ничего не ответил. Что он мог сказать ей? Разве мог он рассказать, как испугался в тот миг, разве можно было найти слова, чтобы описать тот ужас, что сковал его, когда на глазах убивали родных людей?.. Он испугался так, что дрожала нижняя челюсть, он и слова молвить не мог, когда рыцари смеялись ему в глаза, тыча лезвием меча под горло. Они и подумали тогда, что мальчишка тронулся рассудком от страха, смеялись, когда дали ему сбежать, улюлюкали вслед, и кто-то выстрелил в спину из арбалета. Стрела пробила его насквозь, и ещё потом полгода он болел, припрятанный кухаркой и старым священником, и выжил вопреки всему, хотя десятки и сотни раз молился, чтобы Бог послал ему смерть.
Он надеялся, что в живых остался отец, что он отомстит, заберёт его с собой и возможно сможет вернуть замок и родовые земли. И только потом он узнал, что отца тоже нет в живых, как нет мамы, как нет брата и сестры. Алдор остался один из всего рода свободных князей Берга, один на всей земле. Это уже потом он оказался на службе графа Доранна Лионского, а до этого были нищета и голод, и боль прошлого и тоска по тому, что потерял.
А Бергские земли достались маркграфу Ролду, стали маркой на границе графских земель Вольдейна Дарнского, потеряли свободу былых дней, что была у земель во времена княжества, ту свободу, что была дарована предкам Алдора самим королём за высшие боевые заслуги.
А сейчас эти земли достались младшему сыну маркграфа — Ниарду-сопляку. Он и земли-то эти не имел право получать, так судьба распорядилась. Но ничего, граф Доранн разобьёт проклятого Вольдейна и вернёт Алдору его родовые земли, он обещал это сделать. И справедливость восторжествует…
Алдор почувствовал, как сами собой стиснулись зубы, как тяжелее стали руки, которыми он обнимал дочь ненавистного графа.
— Я живой, как видишь… — добавил таким голосом, что Вэллия и спрашивать ещё о чём-либо не решилась, замерла, прижав голову подбородком к ключице, закрыла глаза, стараясь стать как можно меньше и незаметнее. Нет… Она не могла поверить его словам. Он что-то путает, зачем отцу убивать кого-либо? Да, воюют, но не с детьми же, не с женщинами? Это глупо! Это какие-то нелепые обвинения… Зачем он это делает? Зачем так жестоко и неправда?.. Зачем?..
* * * * *
Весь следующий день они провели опять в дороге, ночевали в овраге почти под открытым небом. Все трое жались всю ночь друг к другу, почти не спали. Ударил мороз, холодный воздух обжигал лёгкие, щёки, студил руки и ноги. Ночь показалась бесконечно долгой, а девчонка всё время кашляла и куталась в одеяло. Еле-еле дождались утра, доели остатки хлеба, пить никому не хотелось.
Дорога, что раньше шла лесом, вышла на поля и вилась теперь меж холмов. Ехать дальше открыто было опасно.
— Повернём на восток, — заговорил первым Корвин, — там Ротбург и прямая дорога на Лионские земли… В город сам не пойдём… надо всё разведать… Пойдём опять лесом, там горы есть, найдём какое-нибудь место, заляжем на несколько дней, осмотримся…
— Откуда ты всё это знаешь? — Алдору не нравилась идея поворота на восток, впереди прямая дорога на Лион, может, лучше ночами тихо пробраться до границы, чем делать такой крюк на восток. Может, так и было бы надёжнее, но явно не быстрее.
— Я мальчишкой здесь всё облазил, все места эти… — объяснял Корвин, одновременно скручивая одеяла, смотрел на розовеющее небо. — Нищенствовал, подаяния просил…
Алдор помолчал немного, следя за движениями Корвина, и спросил о том, о чём хотелось спросить:
— Зачем нам к Ротбургу?
Корвин перевёл на него взгляд, не глядя заталкивал одеяло в сумку, какое-то время молчал, собираясь что-то ответить, но не решался, будто боялся, что не поймут его.
— Предчувствие у меня… нельзя нам прямо, наобум нельзя… Не знаю… Надо разведать всё, граница рядом, если нас и будут ждать, то только здесь… Любой крестьянин или торговец выдаст нам тем, кто идёт по следу…
— Разве за нами кто-то идёт? — Алдор нахмурился.
— Нас точно ищут, и пусть они не идут по следам, они всё равно где-то рядом… Будет обидно очень, если схватят нас на самой границе…