— Не тот Григорьев человек, Ирина… Не знаю, чем он плох. Может быть, даже и не плох. Но не тот…
На другой день Ирина дожидалась его с работы, лежа на раскладушке. Едва Владимир вошел, она приподнялась, прижимая к горлу конец одеяла.
— Заснуть никак не могу, — прошептала. — Задерни бабушкину занавеску…
Он выполнил ее просьбу и встал перед раскладушкой на колени. От него пахнуло ночным морозцем, снегом и кисловато-сладким запахом угольной пыли. В полутьме неподвижно и смело стояли его глаза. Ирина опустилась на подушку и плотнее завернулась в одеяло.
— У меня на душе, Володя, тяжело… — Она подождала, надеясь, что Владимир спросит, что с ней, но Владимир не спросил, продолжая смотреть ей в лицо напряженно и неотступно. — Григорьев сегодня был, — продолжала Ирина, качнув головой. — Объяснялся…
— Стоит ли из-за этого не спать? — Владимир ободряюще хмыкнул и запустил большую горячую руку в ее распущенные мягкие волосы, обхватил пятерней затылок, приподнял. — Беспокоюшко ты…
— Он растерялся, — продолжала шептать Ирина. — Растерялся, и все так получилось… Завтра он пойдет со Славкой к жене.
— Никуда он с твоим Славкой не пойдет. Тебе-то Григорьева пора узнать.
— Ребенок у меня, Володя… Надо о сыне думать. Какой ты ему отец?! — Ирина прикрыла лицо одеялом и долго молчала. Потом несмело повернулась на бок и прильнула горячей щекой к Вовкиной ладони, зашептала совсем тихо и скорбно: — Извел ты меня совсем… Насмерть извел…
В работе пролетела неделя. Дела на новом участке у Владимира шли тяжело: одна авария следовала за другой, один простой за другим. Особенно в ночные смены. Коллектив на новом месте собрался молодой, разнокалиберный, побороть трудности рабочим упорством не желал, потому до всякой мелочи нужен был глаз начальника. Владимир приходил домой ненадолго, разве поспать. Ирину встретил однажды мимоходом, коснулся шершавыми пальцами запястья ее руки. В ответ Ирина улыбнулась стыдливо и радостно.
В субботний полдень Зыков сидел в кабинете, когда зашел незнакомый парень, кареглазый, с четкими бровями и смуглой кожей на открытом прямом лбу. Пройдя к столу, расстегнул пальто и улыбнулся приятельски: полный рот крепких зубов.
— На работу, начальник, принимаешь?
— Откуда?
— В данное время из Армении, тоннель строил.
Владимир посмотрел документы, ему нужны были люди.
Сказал:
— Что это у вас вся трудовая книжка исписана: принят, уволен, принят, уволен?
— Длинная история. А коротко сказать: где нужен государству, там и работаю.
Владимир задумчиво перелистывал документы, а парень опустился сбоку на скамейку и продолжал с веселой усмешкой:
— Я детдомовский, начальник… Прошлого у меня нету, так чтобы дед дворник, отец дворник и всё прочее. Перед вами основатель новой рабочей династии. Гришка Басулин. Берите, не сумлевайтесь.
— Что же вы, Гриша Басулин, с места на место бегаете?
— Неправильно, товарищ начальник. Оскорбительно для основателя династии. Я не бегаю с места на место, а в одном месте порученное дело сделаю, там, куда других на веревке не затянешь, оседлых-то, а потом на другое место, дальше… Кому же глухие места осваивать? Я вот прознал тут, что вы из старой рабочей семьи… Много из вашинских на стройках коммунизма, разрешите спросить без всякой обиды?
Владимир посмотрел в веселые глаза парня, хмыкнул:
— Работать будешь?
— Между прочим, — незамедлительно и с уверенным спокойствием снова продолжал парень, — такие, как я, полностью удовлетворяют требованиям вашего брата начальства. Работаем не то что оседлые, у них заботы нараскорячку — половина на производстве, половина дома по хозяйству. А мы целиком у вас… Так сказать, повышаем производительность труда…
Владимир еще раз взглянул на парня: за бойкими словами у него что-то было — невертячие глаза, обветренные щеки в мелких приятных родинках, губы неупрямые и неломкие, будто весенние свежие черенки краснотала.
— Хорошо. Давайте заявление, схожу к начальству.
Фефелова в кабинете не оказалось. Заглянул к главному инженеру.
— Заявление вот у меня. Хороший парень.
Павел Васильевич надевал пальто, спешил.
— Некогда, Владимир Федорович, — тон не мирный. — После зайдешь, в понедельник. Не до тебя. — И, пропуская Зыкова в двери, закончил: — В субботу не грешно подумать и о личной жизни.
Зыков подписал заявление у Фефелова, час-другой позанимался делами, еще раз поговорил с Басулиным и вдруг подумал словами Григорьева: «В субботу-то можно и отдохнуть. Забегу в школу к Ирине, да махнем в киношку. Что там сегодня? «Весна на Заречной улице»?»