— Хотя правда, — вслух рассуждал Дарьин старшак и царапал для впечатления покатый лоб. — Дети и без семьи начинаются. У Верки тещиной куда пузо денешь? И мужика нету…
В разговор вмешалась Нюська, отодвинув кружку с чаем и глядя одним глазом на мужа, другим на свекра:
— Ты про Верку не трепись: у ней с детства пузо такое.
Андрей насмешливо поддакивал, а Федор Кузьмич продолжал строго:
— Верка Расстатурева — не пример. И семья не для одного только, чтобы детей рожать.
Ирина пила чай, не мешая спору.
— А я о чем говорю? — не отступал Андрей. — Семья для того, чтобы кормиться… Раньше для этого родами жили, нам в школе, помню, рассказывали, а сейчас орудия изобрели и семье хватает…
— Ты меня к своей глупости не приписывай, — возмущался Федор Кузьмич, подозревая недоброе в словах Андрея, и нападал на Владимира: — А ты, грамотей, пошто за отца не вступишься? Пошто точку зрения нашего государства не держишь?
Но Андрей не давал никому говорить:
— Все от орудий, батя, от орудий…
— Знаю, что не от Иисуса Христа. Что ты мне все заладил — от орудий да от орудий?
— Скажи — от чего? — Андрей вытягивал руку, прося ответа, но не умолкал: — Орудие плохое — семья большая, орудие лучше — и семья троячок. А в будущем какое орудие будет? Отличное. Сплошная механизация со всеми этими прочими автоматами, любой бабе под силу. Тогда, думаете, как жить будут? Поодиночке. Сейчас еще бабенки за мужиков держатся, а потом — катитесь вы к такой-то матери, алкоголики, мы и без вас прокантуемся. Скажут: вон живет на Марьиной роще государственный мужик Васька Петров… Трезвый, здоровый, красивый… Он нам один детей наделает.
— О-о-о, — осуждающе тянул Федор Кузьмич и качал головой. — Смотри, какой умник… Васька ему Петров… Это ты к чему наших женщин научаешь? Кто тебе, болтуну, позволит семью распущать?
В этот момент и вступила в разговор Ирина, обыкновенно поддерживая Федора Кузьмича:
— Ты просто циник и пошляк. — Ирина смотрела на Андрея в упор, зрачки от напряжения чуть заметно синели. — Даже если ты шутишь. Семья — это духовная связь, не только ради хлеба и детей. Это потребность сердца. Иными словами — любовь.
Андрей не выносил Ирининого взгляда, отводил глаза, и тут снова вдохновлялся Федор Кузьмич:
— А я об чем говорил? Только я другими словами. Правильно выразиться не мог. А так, конечно, во главе всего любовь, значит, и должна встать.
Он показно принимался что-нибудь делать, говоря этим, что спор окончен.
Вечерами, когда затишь усыпляла Отводы, когда золотые облака тяжелыми ворохами стояли в небе, Ирина засиживалась с Ильей Зыковым. Марья Антоновна ревновала, включала и выключала проигрыватель, в пылу затаптывала под окнами георгины, но Илья не обращал внимания, уйдя в разговор. Его узкое лицо озарялось светом, подрагивали на коленях пальцы рук и в глазах отражался закат.
— Как же вы, партийные, с мужем семью-то свою не сберегли?
Ирина таилась говорить правду:
— Это, Илюша, длинный разговор… А потом, почему ты делаешь ударение на слове партийные?
— Как не сделать? У партийных особые нагрузки, на них люди смотрят… Вот, допустим, кто простой и нарушит семью, так с него какой спрос? Никакого — разводись и живи. А с партийного спрос полагается большой…
Илья выпрямился и глядел перед собой задумчиво и тревожно.
— Спрос спросом, на нем счастье не наживешь, — отвечала Ирина. — Вообще-то я так думаю: конечно, каждый человек должен думать о долге и чести всю свою жизнь. Партийный он или беспартийный, одинаково… Но семейная жизнь, как говорят, потемки, тут дело личное и не всегда стоит говорить о долге. Иногда жить врозь лучше, чем вместе. — Ирина задумчиво качала головой. — А что касается меня, моей семьи, то я и приехала сюда, чтобы восстановить ее, и думаю, что мне это удастся.
Илья улыбнулся, глядя на свои руки, и перевел разговор на другое:
— Ирина, тебя никогда не мучают сомнения?
— Ты о чем?
— Ну, вот… хотя бы от жизни… Допустим, ты живешь, живешь, а тебе тоскливо. Отвернуть хочется от твоей надоевшей жизни. Как ты?
— Отворачиваю. Только ведь почему надо об этом думать? Неужели тебе кажется, что жизнь состоит сплошь из несуразностей, от которых постоянно надо оберегаться?
— Что ты… Я о другом… — Илья поправлял ворот рубахи и смотрел на Ирину. — Я вот — рабочий, шофер… Поставляю на стройку всякий материал… Работаю я хорошо, честно скажу. Работой своей доволен, чувствовал себя человеком. А ты приехала к нам, я как-то сразу уловил, что гордиться мне нечем, что я попросту недотепа, ничего не знаю, ничего не понимаю…