Когда Казимеров возвращался на корабль, туда же в небольшой лодке отправился какой-то высокопоставленный японец в роскошном шёлковом платье, с саблей на боку. Он привёз Вальтону в подарок кувшин с вином. Вальтон угостил его водкой, которую японец выпил охотно и умело. Разговаривали они только жестами, но Вальтон отлично понял, что японский офицер требует от него, чтобы он ушёл от японских берегов. «Надежда» со всех сторон была окружена множеством небольших японских судов, в которых сидели вооружённые люди. Вальтон понял намёк, и «Надежда» вышла в открытое море. 22 августа 1739 года Вальтон вернулся в Охотск.
Ещё одну зиму участники экспедиции провели в Охотске. Отношения между ними были дурные — теперь не только Шпанберг, но и Чириков ссорился с Берингом. Все трое жаловались друг на друга в Петербург и все трое просились в отставку. Большие корабли получили уже названия — один назвали «Петром», другой — «Павлом». Но оба они не были ещё достроены. Не были они готовы и к маю следующего, 1740 года, когда из адмиралтейств-коллегии пришла к Берингу такая бумага:
«Из полученных Коллегиею рапортов усмотрено только одно, что леса заготовляются и суда строятся и паруса шьются. А к которому времени будут готовы и в надлежащий путь отправятся, о том не показано. Из чего Коллегия иначе рассуждать не может, что оное чинится чрез не малое время от неприлежного старания к скорому по инструкции исполнению, потому что лесам давно надлежало быть приготовленным и судам построенным и парусам сшитым, а не так, как в оном рапорте объявлено: для парусов тех и для такелажа строятся избы. И оное за основательный резон весьма почитать не надлежит; и для того наикрепчайше подтверждается: суда, ежели паче чаяния, до получения сего указа не достроены, достраивать и подлежащее всё исправлять, и в путь свой отправляться без всякого замедления, не утруждая, яко излишними, без всякого действия переписками и не ожидая впредь подтвердительных указов, понеже о том многими, чрез всю его тамо бытность указами наикрепчайше подтверждено, и в такое не малое время весьма исправиться без всяких представлений уповательно возможно».
После такой бумаги Берингу стало ясно, что медлить больше нельзя и что всякое промедление навлечёт на него беду. Он стал проявлять торопливость, совершенно несвойственную его предусмотрительному характеру.
Тут случилось примечательное событие. В Охотск прибыл из Петербурга новый человек, которому суждена была в экспедиции Беринга особая и важная роль. Человека этого звали Георг Штеллер.
9. ЧЕЛОВЕК С ДУРНЫМ ХАРАКТЕРОМ
Георг Штеллер родился в 1709 году в Германии, в той части Баварии, которая называется Франконией. Это был рыжий немец с оттопыренными ушами, небольшой, коренастый, крепкий, несокрушимого здоровья. Подвижной, любознательный, самоуверенный, он обладал несносным, сварливым характером и особым талантом затевать ссоры со всеми, кого встречал на пути.
Он был сыном мастера сапожного цеха. Ещё в детстве проявил он замечательные способности к наукам. В школе он был лучший ученик. Когда профессора университета и советники городского магистрата приезжали в школу, он единственный мог обратиться к ним с приветственной речью по-латыни. Математику он знал лучше своих преподавателей. Он был великий мастер в черчении географических карт. Но наибольшие успехи он оказывал в естественных науках. Двенадцатилетним мальчиком он уже помогал своему учителю составлять атлас бабочек юго-западной Германии. Этот атлас впоследствии был напечатан в университетской типографии. Потом он пристрастился к собиранию птичьих чучел, и граф, владелец соседнего замка, однажды приказал его высечь за незаконную охоту в графском лесу.
Но настоящей страстью Штеллера была ботаника. Из года в год каждое лето он собирал цветы и травы, засушивал их, наклеивал на большие листы белой бумаги и подписывал латинские названия. Эту коллекцию растений он пожертвовал в университет.
Окончив школу и сделавшись студентом, Штеллер продолжал усиленно заниматься. Профессора пророчили ему большую будущность. Но характер его становился всё необузданнее. Он умудрялся ссориться даже с самыми расположенными к нему людьми. Каждый вечер в трактире он устраивал побоища. Приземистый, курносый, плечистый с длинными узловатыми руками, наделённый необыкновенной силой, он стал грозой университета. Он был до невозможности обидчив и подозрителен. Ему постоянно казалось, что все строят против него козни, что все подсмеиваются над его некрасивым лицом, над его оттопыренными ушами. Порой самое невинное слово выводило его из себя. На воображаемые насмешки он отвечал побоями, на воображаемые козни — кознями. Кончилось тем, что его исключили из университета.