Какими же могли быть эти основания? О Кедрове шла слава как о человеке не просто жестком, но жестоком. Однако в суровые времена жесткость – не самый большой порок. А вот чрезмерная подозрительность и склонность к оговорам и произволу в таком месте, как Особый отдел ЧК, – это прямая угроза прочности армии!
Возможно, поэтому Дзержинский и избавился от Кедрова. Следить за чистотой отхожих мест, когда вокруг тиф и холера, – задача тоже важная, но тут особо трибуналом не погрозишь.
Бывал Кедров позднее и председателем комиссий по проверке различных учреждений. Тут придирчивость и подозрительность тоже не были благом, но конкретные меры по наказанию определяли все же другие.
Временно на чекистскую работу Кедров вернулся в 1921–1924 годах, совместив обязанности уполномоченного Совета Труда и Обороны по рыбной промышленности Южного Каспия с обязанностями уполномоченного ВЧК по Каспию. Тут-то, в Баку, въедливый и подозрительный, он и «раскопал» «компромат» на Берию.
Разведка, а уж тем более – разведка нелегальная, агентурная, – штука тонкая, в годы Гражданской войны чаще всего не документируемая. Кедров же был, думаю, натурой ограниченной – как всякий подозрительный человек, готовый верить слухам. И верно оценить ситуацию не смог.
В сферу его компетенции входил лишь Азербайджан. Из Баку, от Кедрова, и пошел с 21-го года слух о «мусаватистском агенте» Берии.
И этот слух кое-кому очень пришелся по душе. Ведь Берия не в странноприимном заведении работал, а в ЧК. А у принципиальных и толковых сотрудников этого ведомства недостатка в недоброжелателях никогда не наблюдалось…
НО ПОКА что Кедров проверяет сортиры, а Берия…
А Берию вновь посылают на нелегальную работу. И пусть об этом расскажет он сам:
«С первых же дней после Апрельского переворота в Азербайджане краевым комитетом компартии (б-ков) от регистрода (регистрационное, разведывательное отделение. – С.К.) Кавфронта при РВС 11-ой армии командируюсь в Грузию для подпольной зарубежной работы в качестве уполномоченного. В Тифлисе связываюсь с краевым комитетом в лице тов. Амаяка Назаретяна, раскидываю сеть резидентов в Грузии и Армении, устанавливаю связь со штабами грузинской армии и гвардии, регулярно посылаю курьеров в регистрод г. Баку. В Тифлисе меня арестовывают вместе с Центральным Комитетом Грузии, но согласно переговорам Г.Стуруа с Ноем Жордания освобождают всех с предложением в 3-дневный срок покинуть Грузию…»
А вот здесь я Лаврентия Павловича прерву, чтобы кое-что пояснить.
Георгий Федорович Стуруа – тогда ему было 36 лет – это один из руководителей Компартии Грузии, большевик с 1901 года, профессиональный революционер. В 1903–1914 годах он работал в нелегальных большевистских типографиях в Баку и Москве, неоднократно арестовывался, был сослан в Нарымский край, откуда бежал.
8 июня 1926 года Сталин, отвечая на приветствия рабочих главных железнодорожных мастерских в Тифлисе, писал:
«Я вспоминаю 1898 год, когда я впервые получил кружок из рабочих железнодорожных мастерских. Это было лет двадцать восемь тому назад. Я вспоминаю, как я на квартире у товарища Стуруа… получил первые уроки практической работы…»
Так вот этот Стуруа – Иван, это старший брат Георгия Стуруа, член ЦК КП(б) Грузии, член РСДРП с 1896 года.
Иван родился в 1870 году и умер в 1931-м. А Георгий, будучи младше Ивана на 14 лет, умер в 1956 году в Тбилиси, семидесяти двух лет от роду. Уж кто-кто, а братья Стуруа знали и о Сталине, и о Берии очень много… Но вот же – никто их никогда не репрессировал. А за что?
Они были большевиками без «уклонов», жили честно. Потому, наверное, к слову, и не попали в тот том второго издания БСЭ, который был подписан в печать 21 апреля 1956 года – уже после выступления Никиты Хрущева на XX съезде о «культе личности», уже после разгона 2 марта 1956 года в Тбилиси демонстрации молодежи, протестовавшей против шельмования Сталина.
Вместе с младшим Стуруа и другими видными грузинскими большевиками Берию и арестовали – прямо в здании ЦК. Ведь ситуация тогда в Тифлисе была у Берии не как в Берлине у Штирлица – коммунисты в Грузии действовали в 1920 году вполне открыто и энергично. Будущее, и уже – близкое, было ведь за ними.
У меньшевиков Грузии, тогда еще формально находившихся у власти, положение было, как говорится, хуже генеральского. Вроде бы и власть, но с этими чертовыми большевиками никакие крутые меры невозможны. Единственное, что допустимо – оцепить здание их ЦК отрядом гвардии, арестовать и выслать.
Их и выслали, и тот же Стуруа вскоре уже работал в Баку секретарем ЦК КП(б) Азербайджана. Но Берию-то посылали в Грузию для организации нелегальной работы! И он ее организовал. И сеть агентурная уже была создана, и даже в среде грузинских жандармов («гвардии») уже были связи. И Берия остался, что само по себе доказывает его высокое чувство ответственности и долга.