И что с ними, такими, делать? Самих расстреливать – так ведь всех не перестреляешь…
Первая бериевская реабилитация
Придя в наркомат, Берия занялся не только наведением порядка в ведущихся делах, но и в тех, что были закрыты до него.
По этому поводу рассмотрим интереснейший документ – отчет заместителя начальника ГУЛАГа А. П. Лепилова. А для начала послушаем риторику. Пересмотр дел в его отчете шел отдельным пунктом (и почему-то кажется очень сомнительным, что так обстояло и при прежних наркомах).
«Одной из важнейших функций учетного аппарата ГУЛАГа является проверка законности содержания под стражей осужденных.
Такая проверка имеет своей целью:
а) обеспечение освобождения по истечении срока наказания;
б) реализация определений судебных органов и постановлений Наркомвнудела, выносимых в порядке пересмотра дел об осужденных;
в) представление органам прокурорского надзора данных о сроках незаконного по тем или иным причинам содержания под стражей отдельных лиц.
Эта работа чрезвычайно трудоемка, так как приходится иметь дело со значительным количеством лиц…»[29]
Дело в том, что реабилитация – процесс непростой. Это при Хрущеве все проводилось «тройками» – такими же, как и в тридцать седьмом, только с обратным знаком. Выезжала такая «тройка» в лагерь, вызывала зеков, говорила с ними и писала справку. Но если все проводить по правилам, то каждое дело должно быть фактически расследовано заново. Все это требует времени – а время идет, и кадров – а с кадрами плохо (отчасти это, кстати, объясняет, почему Берия на 5 тысяч человек увеличил аппарат НКВД – кроме текущей работы, пришлось заниматься еще и пересмотром огромного количества дел).
Сталину приписывается фраза том, что смерть одного человека – это трагедия, а смерть тысяч – статистика.
Согласно справке А. П. Лепилова, за 1939 год было освобождено: из лагерей – 223 600 человек, а из колоний – 103 800 человек, т. е. всего 327 400 человек: как в связи с окончанием срока заключения, так и по иным причинам. По каким именно, не указано, равно как не указано и точное число освобожденных по этим «иным» причинам.
По всей вероятности, освобожденные из колоний не имеют отношения к бериевской реабилитации, так как в колониях содержались осужденные на малые сроки – до 3 лет. Такие сроки предусматривались, в первую очередь, по знаменитой статье номер 5810– контрреволюционная пропаганда и агитация (не ниже шести месяцев), а также за разглашение секретных сведений (до трех лет), недонесение (не ниже шести месяцев), саботаж (не ниже одного года). Но едва ли пересмотр дел стали бы начинать с малых сроков. Ведь они скоро сами по себе закончатся, так что естественно было бы сначала взяться за большие.
За первый квартал 1940 года цифры приведены полностью, и тут уже речь идет только о лагерях. Из 53 778 человек покинувших лагеря 9856 человек было освобождено в связи с прекращением дела, и 6592 человека – по пересмотру дела. То есть, всего в порядке реабилитации – 16 448 человек.
И снова повторю: вот что значит предубеждение, которое делает человека слепым настолько, что он не видит написанного им самим в предыдущем абзаце. Алексей Топтыгин утверждает: «…число освобожденных к началу войны могло составить от 100 тыс. до 125–130 тысяч человек». И буквально в следующем абзаце: «Вплоть до начала Великой Отечественной войны возвращались из тюрем и лагерей те, кого уже успели записать в покойники. Да, явление это наверняка не было массовым… но воздействие на общественное мнение оно оказывало немалое».
Да что же это такое деется! 600 тысяч посаженных – это «массовое» явление, а 100 тысяч освобожденных – не «массовое»? А какое ж тогда?!
Давайте на основании этих скупых цифр проведем подсчеты – сколько человек могло быть освобождено в результате «первой бериевской реабилитации». Подсчеты, правда, очень грубые и приблизительные, но все же…
Предположим, что скорость пересмотра дел и приблизительный процент освобождаемых в 1939 и 1940 годах одинаков. Из данных 1940 года мы видим, что число выпущенных в результате проверок дел составляет около трети всех освобождаемых. Значит, в 1939 году должно было быть освобождено около 100–110 тысяч человек. Исключив колонии, получим около 75 тысяч.
Умножив 16 500 на четыре, вычислим примерное число освобожденных в 1940-м – 66 тысяч. Можно прибавить сюда и 1941 год, хотя бы первые пять месяцев. Итого получается примерно 170–180 тысяч человек.
А всего в 1937–1938 годах было осуждено за контрреволюционные преступления около 630 тысяч, так что по нашим прикидкам мы получаем следующее: до начала войны было освобождено около тридцати процентов заключенных в годы ежовских репрессий.
Но на самом деле процент еще выше! Во-первых, часть – и мы не знаем, какая – была осуждена на малые сроки. Во-вторых, не все были посажены необоснованно. 58-я статья предполагала самые разные преступления – измена Родине, шпионаж, саботаж в самых разных вариантах. Самая массовая статья в то время была – 5810, за болтовню. Может быть, это было жестоко – отправлять в лагеря фрондирующих болтунов, но уж никоим образом не необоснованно. До чего может довести страну треплющая языком интеллигенция, мы видели на примере 1917-го и начала 90-х годов, и оба раза разгул свободы слова кончался настолько плохо, что невольно закрадывается крамольная мысль: может, лучше было пересажать всех этих «поборников гласности», зато сохранить державу?..
Считаем дальше. Очень-очень грубо можно оценить и количество осужденных на малые сроки. Дело в том, что нам известно общее число репрессированных за контрреволюционные преступления в 1937–1938 годах, когда было заведено максимальное количество «дутых» дел, – около 630 тысяч.
У нас есть еще одна статистика: число заключенных лагерей, осужденных за контрреволюционные преступления. Посмотрим «прибыль» за искомые два года. В 1937 году в лагерях было 104 826 «контрреволюционеров». Это те, кто осужден еще до начала ежовщины. В 1939 году их максимальное число – 454 432. Итого прибыло около 350 тысяч заключенных. Где же остальные 300 тысяч? Умерли от голода, убиты зверями-конвоирами, придушены «верными Русланами»?
Вот еще цифры – смертность в лагерях. За эти два года умерло около 140 тысяч заключенных. Очень большая цифра, не спорю, и к ней мы еще вернемся, но это далеко не триста тысяч! И потом: это общая смертность, она относится ко всем заключенным – к осужденным в годы «ежовщины» и раньше, к уголовным и политическим, и она должна быть относительно равномерной по всем категориям (почему – о том речь впереди…).
Сколько было уголовников и бытовиков? Подсчитать очень просто. В 1939 году всего в лагерях НКВД содержалось примерно 1 млн 320 тысяч человек. Из них «контрреволюционеров» – около 450 тысяч. Самая элементарная арифметика подсказывает, что «политические» составляли примерно треть от всех зеков. Будем считать, что и умерло их примерно треть: то есть около 48 тысяч человек. Около четверти из них должны составлять осужденные до 1937 года. Получаем конечную цифру: около 36 тысяч. Теперь прибавим ее к числу «репрессированных». Итого около 386 тысяч. А где еще 250 тысяч человек?
Ответ может быть только один. Они находятся вне системы лагерей – то есть в тюрьмах и колониях, сводки-то приводились только по лагерям! В тюрьмы много людей не напихаешь, да и содержатся там главным образом подследственные в ожидании суда, да обвиненные в ожидании этапа; осужденных же, как правило, почти сразу перевозят в места отбывания наказания. Остается одно: около половины «репрессированных» получили малые сроки и находятся в системе исправительно-трудовых колоний…
А вот теперь-то и посмотрим на процент реабилитированных после прихода Берии в наркомат. В лагерях сидит около 400 тысяч осужденных «за политику». Из них примерно 180 тысяч освобождено – а ведь мы не учитываем тех, кому, например, просто снизили сроки заключения. Получается, что до начала войны по пересмотру дел была выпущена на свободу почти половина осужденных на длительные сроки «за политику». Это «массовое» явление – или как?