Я поймал его за рукав.
— Да брось ты! — сказал я.
— Не слышишь, врагом меня обозвал!
— С чего это ты взял? Не обзывал он тебя. Он просто к примеру сказал.
— Если бы ты не удержал, я бы ему показал, — мрачно заявил Рахмат и спустился вниз.
Мы отнесли лестницу на место.
— Кто это такой? — спросил я просто так. А вообще-то я догадывался, что очкарик — сын геолога.
— А! — сплюнул сквозь зубы Рахмат. — Я его и знать не хочу, девчонку эту. Позавчера он посуду мыл, вчера картошку чистил, а сегодня — ты сам видел — двор подметает. Как полезу на айву, так всегда вижу — девчачьими делами занимается.
Рахмат опять презрительно сплюнул.
— Ладно, — сказал я. — Пойдём лучше на улицу, погреемся на солнышке. Говорят, осеннее солнце полезно человеку.
— Ха! — усмехнулся Рахмат.
— Не фыркай, — сказал я. — Мы там подождём моего папу. Он должен на обед приехать.
— А, вот это дело! Может, он нас покатает?
— Может быть.
Мой папа шофёр. Иногда он приезжает домой обедать. А пока папа ест, мы сидим в кабине, где пахнет бензином и особым, машинным запахом. Крутим баранку по очереди.
Если папа не спешит, тогда он подвозит нас до универмага, а оттуда мы возвращаемся пешком.
Мы сидим на плоском камне вдвоём, смотрим, как дерутся вороны, и ждём папу. Если одна ворона роняет свой орех, другая на лету подхватывает его клювом и кидается прочь. А та, что осталась без ореха, дразнится от злости:
«Карр, ка-арр-р! Карр!»
Мы смеёмся. «Кар» по-узбекски значит «глухой». Разве глухие вороны бывают?
Мимо нас проходит очкарик. Его босоножки мягко ступают по жёлтым листьям, усыпавшим дорогу. Рахмат отворачивается, лениво говорит мне, кивая на разгалдевшихся ворон:
— Эк они разорались!
Папа всё не едет. Солнце уже отодвинулось и спряталось за урючинами и яблонями, и вороны притихли, будто надоело им драться.
— Послушай, — говорит Рахмат, поёрзав на месте, — пойдём к универмагу: ведь твой папа всегда едет мимо универмага. Мы остановим его, и он довезёт нас до дома.
— Пошли, всё равно уже солнца нет, — отвечаю я.
Мы сразу всё увидели.
Папина машина стояла за углом универмага, у будочки, где написано «Табак». И папа, стоя у круглого окошка, с кем-то разговаривал.
Мы увидели, как вдруг машина тронулась с места, как из кабины выскочили мальчишки и бросились врассыпную. А машина, глухо урча, прямо направилась к канаве, где возились водопроводчики.
Они работали, сидя на корточках, и не замечали, как тяжёлая машина надвигалась на них. Ещё десять шагов — и грузовик врежется в канаву, наедет на водопроводчиков.
Я хочу закричать, но не могу — оцепенел от ужаса. И тут из универмага кто-то выскакивает, прыгает в кабину. Машина резко останавливается, скрипнув тормозами. Водопроводчики удивлённо поднимают головы. Они только теперь поняли, какая им грозила опасность.
Папа бросается к машине. Но тот, кто остановил машину, уже вышел из кабины и исчез в толпе, которая собралась вокруг. Папа ищет его глазами, но не находит. Потом что-то объясняет милиционеру и уезжает.
Когда я пришёл домой, папа сидел за обедом. Мама стояла напротив, скрестив руки.
— Я только папиросы хотел купить, — рассказывает папа взволнованно, — и поэтому не выключил мотора. Если бы не этот мальчишка, который выскочил из универмага…
— Ай! — испуганно вскрикнула мама и бессильно опустилась на стул. — Он опрокинулся вместе с машиной?!
Папа вскочил, подал ей воды.
— Успокойся, пожалуйста, — сказал он. — Я же тебе объяснил, что всё обошлось благополучно. Вот этот-то парнишка, он примерно одного возраста с нашим Мурадом, и остановил машину. Ручной и ножной тормоза привёл в действие, пострелёнок, да сделал это так, будто он шофёр первого класса!
Папа отхлебнул воды, потому что сам тоже разволновался.
— Слава богу, всё обошлось, — вздохнула мама. — А чей это мальчик? Откуда он?
Папа помолчал, пожал плечами:
— Не знаю, остановил машину, соскочил и исчез. Я даже лица его не запомнил, боюсь, встречу — не узнаю.
Я опустил голову, повернулся и вышел. Я знал, кто был этот мальчик. Я видел его, и Рахмат тоже видел.
Это был очкарик, наш новый сосед.
Это надо выяснить
Газета валялась на полу. Изорванная на кусочки, смятая и истоптанная грязными башмаками. Три дня мы её писали и раскрашивали. Только вчера вывесили рядом с доской. А теперь она валялась на полу.
Ребята столпились у дверей, где раньше висела газета.