— «Четверка», как дела? — Это вопрос ведущего, полковника Брагина.
— Я «четверка», все в порядке.
— Следите, скоро цель.
Цель — городок, в котором разведка обнаружила сосредоточение вражеских войск, штаб, склад горючего и боеприпасов.
— По курсу цель, — докладывает штурман.
Гусельников отжимает штурвал, самолет идет на снижение. Теперь только прямо и прямо. А зенитки бьют остервенело, все небо вокруг самолета в белых хлопьях снарядных разрывов. Вперед! Прямо! Вперед! Не упустить момент, когда надо нажать кнопку бомбосбрасывателя!..
Самолет дернулся — словно градом сыпануло по корпусу. Потом он дал крен, разворачиваясь, снова заходя на цель, а внизу уже рвалось пламя, такое маленькое и безобидное, если глядеть сверху.
— Цель накрыта! — сообщает бесстрастный голос штурмана Сабирова.
— Второй заход! — отвечает напряженный голос Гусельникова.
И снова стокилограммовые бомбы летят вниз, туда, где панически мечутся крошечные человеческие фигурки, где растет и ширится, наливается багровым и черным игрушечное пламя.
Тяжелый молот с грохотом бьет по кабине Керима. Его рвануло, ремни лопнули, он сильно ударился обо что-то, невидимое в густом дыму, заполнившем кабину, и потерял сознание.
Очнулся от ледяной струи воздуха, врывающегося в пробоину. Первая мысль была: сбили, падаем!.. Но мотор самолета работал ровно, лишь воздух в пробоине свистел. Взгляд упал на тягу руля поворота — и сердце оборвалось, стало падать быстрее самолета: тяга была надкусана осколком вражеского снаряда и держалась на «честном слове». Того и гляди лопнет.
— Командир! — закричал Керим, кашляя и задыхаясь от дыма. — Тягу перебило, командир!
Никто не отозвался.
«Погиб Гусельников?» — похолодело внутри у Керима.
Самолет выровнялся — нет, жив Николай! Жив! Но тяга-то, тяга… И почему не отвечает Гусельников? И голова кружится… соль во рту… странная соль… Свиста из пробоины не слыхать — необычный звон заполняет уши…
— Гусельников! Командир! Сабиров!
Не отвечают ни командир, ни штурман. Откуда знать Кериму, что перебито переговорное устройство, что целы и Абдулла, и Николай. Звенит, поет у Керима в ушах, тошнотно кружится голова, а мысль стучит, как дятел: «Тяга… тяга… тяга…» Он с трудом дотягивается до «надкусанной» дюралевой трубы. Пальцы его стискивают «надкус» и костенеют на нем — в тисках сильнее не сожмешь. Удержать разрыв, удержать во что бы то ни стало, иначе самолет потеряет управление и упадет! Удержать!..
И эта мысль была последней перед провалом в забытье.
Когда после попадания вражеского снаряда Керим перестал отвечать на вопросы, Гусельников понял, что со стрелком-радистом что-то случилось, и повел машину к аэродрому. Колеса уже коснулись земли, когда внезапно ослабла тяга руля поворотов, и Гусельников мысленно возблагодарил судьбу, что случилось это не в воздухе.
И он, и штурман, и подбежавшие технари бросились к развороченной кабине стрелка-радиста. Керим лежал скорчившись, а руки его намертво застыли на разорванной трубе тяги. Такая судорога сжимала его пальцы, что их с величайшим усилием разогнули, хотя Атабеков был жив.
— Ты смотри! — дрогнувшим голосом сказал Гусельников. — Это он перебитую тягу увидел и удержать ее хотел!
— Тут попробуй удержи, — усомнился один из технарей.
Однако уже после, когда детально проверяли повреждение, было установлено, что последние «жилки» металла лопнули при посадке, в воздухе они еще держались, и вполне возможно, что держаться им помог Керим, потому что врач в госпитале сказал Гусельникову: «Правда редко, но бывают такие экстремальные ситуации, когда возможности человека, в том числе и сила, возрастают многократно — человек может перепрыгнуть через трехметровую преграду, поднять свой удесятеренный вес, и… вообще на многие чудеса он способен в такую минуту». И Гусельников свято поверил, что именно Керим помог ему в целости и сохранности довести «СБ» до земли, горячо утверждал это и даже подрался с одним скептиком, когда стали его разыгрывать. Абдулла тоже верил, но немножко сомневался: «Здоровыми руками можно удержать, а у него все ладони до кости заусенцами „надкуса“ разрезаны были. Такими руками спичку не удержишь, не то что самолетную тягу».. — «Не забывай, что врач говорил: в некоторых случаях человек сильнее самого себя становится, и боль ему нипочем». Абдулла соглашался, но все же покачивал головой, посматривая на свои по-женски изящные руки музыканта и прикидывая, сумел ли бы он в нужный момент проявить такую нечеловеческую силу и вытерпеть такую боль, как это сделал Керим. И странно все-таки, как это у потерявшего сознание человека руки могут настолько буквально прикипеть к металлу, что ни развести их в сторону, ни пальцы разжать сил человеческих не хватает, отвертку подсовывали, чтобы разжать.