Работы было с головой. Приехал представитель райисполкома проверять, правильно ли взимаются налоги с индивидуальных хозяйств, не утаиваем ли мы что-нибудь от государства. Я показывала ему всю документацию и едва в школу не опоздала. Однако даже третий урок закончить не дали, вызвали в комиссию по приему вещей для фронта — я в ней тоже состояла.
Возвращалась, конечно, затемно, ощупью, угодила в какую-то колдобину, содрала коленку, порвала платье. Дурные предчувствия появились. Чем оправдаюсь перед свекровью за самовольство? Вон искры из дымохода черной кибитки снопом летят, словно сам Аржархан огнем дышит! Дунет — и нет меня, сгорела как былинка, была Алмагуль — и не стало Алмагуль, коли оправдаться не сумеет.
Оправдываться не пришлось. Свекровь уже все решила сама. Она возникла на пороге как гуль — злой демон развалин, пьющий живую человеческую кровь. В пятно света из раскрытой двери шмякнулся, жалобно охнув, мой старенький чемодан. Дверь захлопнулась. В мире опять стало темно. Искры уже не вылетали из дымохода, лишь редкие звездочки то там, то сям поблескивали над головой да ветер холодил мои мокрые от слез щеки — не от свекрови плакала, от боли в коленке.
— Ладно, — сказала я, — прощайте, Тувак-эдже, и вы, Кандым-ага, прощайте. Вы так хотели, не я. Кто из нас прав, кто виноват, люди рассудят.
Я еле-еле дотащилась до дома Наиле. Вконец обессиленная, присела на чемодан отдохнуть. В боку кололо, под сердцем шевелилось и толкалось то, чему скоро предстояло появиться на свет.
— Сиди тихо! — шепотом прикрикнула я.
"Оно" словно поняло — угомонилось.
Из дома доносились голоса, форточка была открыта. Я прислушалась: Тойли! Вот шустрый! Когда успел? Всего две ночи не ночевала я здесь, а он уж пронюхал, заявился бедняжку Найле своими признаниями изводить. Или не он?
Я подошла к окну. Точно — он.
— …Но мучай меня, Неля-джан!.. Дня без тебя прожить не могу. Каждый раз, когда ты снишься, выворачиваю тюбетейку наизнанку и снова ложусь…
— Зачем наизнанку? — это голос Найле.
— Старики утверждают: если так сделать, сам приснишься девушке, которую во сне видел.
— Врут твои старики — ни разу не видела тебя во сне…
Я послушала еще немножко. Но не стоять же мне было под окном целую ночь…
Увидев меня, Тойли поперхнулся чаем и закашлялся. Мы с Найле рассмеялись, особенно безжалостно хохотала она. Мне показалось, нарочито хохотала, без желания.
Когда сконфуженный Тойли ушел, я поведала, что приключилось со мной.
— Подумаешь! — сказала Найле. — Ерунда все это. Живи здесь, как и жила. Вернется твой Тархан — все наладится. Эх, Аня-джан, Аня-джан… Помнишь Тархана?
— Еще бы! — ответила я.
— Я тоже любила, — мечтательно сказала Найле. — Начну вспоминать — сказку вспоминаю. Каждый вечер встречались. По городу — в Казани это было — до изнеможения бродили. Подходим к дому — расстаться сил нет. А снег сыплет сверху. И петухи поют, полночь извещая. А мы стоим и стоим. Папа с мамой мирились с этим: отец выйдет во двор, покашливает — пора, мол, хватит мерзнуть. А мы, как маленькие, за поленницу прячемся, друг к другу прижавшись. Ахмед глаза мои целует, а я себя не помню, голова кружится. Каждое свидание словно последним для нас было. "Отпусти, — шепчу ему, — рассвет скоро, люди выйдут…" А он дыханием пальцы мои греет. Домой приду, сапоги сброшу — ноги как ледышки, целый час дрожу под одеялом, а в сердце — костер горит, Ахмеда в мыслях обнимаю. Скоро увижу его, если военком мою просьбу уважит. Обещал, лично с ним говорила. Отыщу Ахмеда, и станем в одном госпитале работать — он ведь тоже врач, только не терапевт, а хирург.
— Жаль, что не училась вашей профессии, — позавидовала я. — Вместе с тобой поехала бы на фронт.
— Правильно, молодец, — насмешливо одобрила Найле. — А малыша — в вещмешок и за спину. Так, что ли?
— Еще неизвестно, будет ли он, — сказала я.
— А это уж ты мне на слово поверь, — Найле легонько похлопала меня по плечу. — Поверь, девушка, осечки не будет.
Я поверила.
Опять было у нас общее собрание колхозников. Речь шла о почине краснодарцев, которые предлагали засеять овощами сверхплановые земли.
— Такое дело и нам под силу, — сказал Кемал-ага. — Свежие овощи для войны — все равно что боеприпасы.
Его поддержали:
— Осилим сверхплановые!
— Нашим только намекни: "Сейте!" — об остальном беспокоиться не надо!
— Кейик, ты своих женщин поторопи!